Далеко не близко

Посвящается Джону У. Кэмпбеллу-младшему по неизвестным причинам

— Это как раз для вас, — сухо проговорил инспектор Абрахамс. — Еще одна мерзость.

Я опоздал и запыхался. Каким-то образом я очутился на Маркет-стрит посреди ежегодного парада Ассоциации торговцев центра города, и некоторое время казалось, что я проведу день в окружении гигантских воздушных шаров, пародирующих человечество. Но нужно нечто большее, нежели резиновые Гулливеры, чтобы удержать меня, когда инспектор Абрахамс объявляет, что у него есть дело из разряда, именуемого им ‘для Лэмба’.

А Сан-Франциско — именно тот город, где такое может произойти. Ни у кого больше не было такого мотива для убийства, как у дворецкого Фрэнка Миллера в 1896 году [1] , или такого способа ограбить банк, как у чокнутого мистера Уилла в 1952 году [2] . Загляните в ‘Убийства Сан-Франциско’ Джо Джексона, и вы увидите, что у нас к этому особый вкус. А когда мы что-то такое делаем, Абрахамс приглашает меня.

Объяснять ничего Абрахамс не стал. Он просто открыл дверь квартиры. Я вошел первым. Подобное место могло бы мне понравиться, если бы не то, что лежало на полу.

Две стены состояли преимущественно из окон. Из одного открывался прекрасный вид на мост ‘Золотые ворота’ [3] . Из другого в хорошую погоду можно было разглядеть Фараллоновы острова [4] , а погода стояла хорошая.

Другие две стены были заняты пластинками и проигрывателем. Я слышал о коллекции ранних оперных записей, собранной Стамбо. Находись я там по любому иному делу, у меня текли бы слюнки от возможности услышать исчезнувшие великие голоса.

— Если вы сможете извлечь из этого что-то осмысленное, — проворчал инспектор, — добро пожаловать — плата обычная. — То есть ужин в пиццерии ‘У Лупо’, состоящий из пиццы ‘Карус’, томатов со свежим базиликом и кислого французского хлеба, вбирающего в себя вдохновенный соус из особых calamari (для вас — кальмары) Лупо. — Здесь все осталось так, как мы нашли.

Я посмотрел на недопитый виски, теперь уже почти бесцветный, с растаявшим льдом и испарившейся содовой. Посмотрел на цилиндрик пепла

от сгоревшей дотла сигареты. Посмотрел на пылесос — шокирующе утилитарный объект в этом пристанище бытового изящества. Посмотрел на проигрыватель, все еще работающий, все еще методично делающий свои семьдесят восемь оборотов в минуту при пустом вращающемся диске.

Затем я снова решился взглянуть на то, что лежало на полу.

Это было хуже, чем тело. Это походило на безвкусную, бескровную пародию на обычного обитателя места, помеченного косым крестом. Беспорядочно разбросанная одежда казалась бы нормальной — возможно, даже более нормальной для холостяцкой квартиры, чем должным образом развешанная в шкафах. Но это…

Поверх воротника халата лежали очки. Внутри рукавов халата помещались рукава рубашки. Рубашка была застегнута вплоть до воротничка, на пуговице которого был туго завязан шелковый галстук. Полы рубашки были аккуратно заправлены в застегнутые на молнию и должным образом подпоясанные брюки. Под обшлагами брюк под вполне естественным углом лежали туфли, из которых торчали верхушки носков.

— Под рубашкой майка, — безутешно пробормотал инспектор Абрахамс, — а под брюками кальсоны. Полный комплект: это и будет носить хорошо одевающийся мужчина. Только мужчины внутри нет.

На Джеймса Стамбо словно напал некий растворитель, пожирающий только плоть и оставляющий все неодушевленные предметы. Или какое-то гиперпространственное всасывание вытащило живого человека из его платья, оставив лишь портняжную оболочку.

— Могу я испачкать здесь пепельницу? — проговорил я.

— Я держал все нетронутым, чтобы вы посмотрели, — кивнул Абрахамс. — У нас есть фотографии.

Пока я закуривал, он подошел к проигрывателю и выключил его. — Проклятая вертушка действует мне на нервы.

— А на мои действует вся эта проклятая ситуация, — сказал я. — Похоже на стриптиз-версию ‘Марии-Селесты’. Только этот стриптиз не был постепенным заигрыванием; просто внезапно — фьюить! — человек удалился. В какой-то момент он, удобно одетый, сидит в своей квартире, курит, выпивает, слушает пластинки. В следующий миг он абсолютно голый — но где и что он делает?

Абрахамс потянул себя за нос, в удлинении вовсе не нуждавшийся.

— Мы попросили японца-камердинера проверить гардероб. Все предметы одежды, принадлежавшие Джеймсу Стамбо, до сих пор находятся в квартире.

— Кто его нашел? — спросил я.

— Кагучи. Слуга. Прошлым вечером у него был выходной. Он вошел сегодня утром, чтобы, как обычно, приготовить кофе и ‘Устрицу прерии’ [5] . И нашел это.

— Кровь? — рискнул я.

Абрахамс покачал головой.

— Посетители?

— В этом доме десять квартир. В трех из них вчера вечером устраивали вечеринки. Можете себе представить, как нам помог лифтер.

— Выпивка?

— Мы сдали образец в лабораторию. Ничего, кроме наилучшего скотча.

Я посмотрел на пылесос и нахмурился.

— Что он тут делает? Должен стоять в чулане.

— Кагучи тоже удивился. Даже говорит, что, когда нашел его, тот был слегка теплым, словно его использовали. Но мы заглянули в мешок. Заверяю вас, туда Стамбо не засасывало.

— Мотив?

— Наш мистер Стамбо был тот еще кобелек. Может быть, читали колонку сплетен Херба Кэна [6] ? И Кагучи нам подбавил. Братья, отцы, мужья… Мотивов слишком много.