Далеко не близко
Шрифт:
— Но почему именно так? — задался я вопросом. — Избавиться от него — естественно. Но зачем оставлять эту полую оболочку…
— Не только зачем, Лэмб. Как!
— Как? Должно быть, это вполне легко…
— Попробуйте. Попробуйте вставить рукава в рукава, штанины в штанины, чтобы они лежали гладко и ровно, как на теле. Я пробовал с другой одеждой из гардероба. Не выходит.
У меня возникла идея.
— Их не надо вставлять, — самодовольно проговорил я. — Их надо снять. Смотрите. — Я расстегнул свои пиджак и рубашку, ослабил галстук и снял все сразу. — Вот, — добавил я, — рукава в рукавах. — Я расстегнул молнию и стащил брюки и трусы. — Вот, штанины в штанинах.
Инспектор Абрахамс насвистывал припев ‘Стрип-польки’.
— Вы упустили свое истинное предназначение, Лэмб, — проговорил он. — Только теперь вам надо поместить полы рубашки между брюками и трусами, оставив их отглаженными. И загляните сюда. — Он поднял ботинок и, достав карманный фонарик, осветил его изнутри. — Носок зацепился
Я одевался обратно и чувствовал себя полным дураком.
— Есть еще какие-нибудь источники вдохновения? — ухмыльнулся Абрахамс.
— Лишь то, куда я сейчас направляюсь.
— Когда-нибудь, — буркнул инспектор, — я узнаю, куда вы ходите за своими особо светлыми мыслями.
— Как сказала одна старая леди рабочему в слоновнике, — пробормотал я, — вы не поверите мне, если я вам и скажу.
Комплекс Монтгомери (для местных — Обезьяний квартал) — древний, паршивый лабиринт офисов и студий между Чайна-тауном на Грант-авеню и итальянско-мексиканско-франко-баскским кварталом на Коламбус-авеню. Нужная мне студия находилась в конце длинного коридора, за очень американским поворотом от кабинета Тинн Хью Ю, доктора философии и нотариуса, за угол, к итальянской газете ‘Corriere del Popolo’.
В тот день в студии доктора Вернера было относительно спокойно. Славко Катенич все еще отбивал куски от своей мраморной глыбы, очевидно, исходя из теории, что присущая камню естественная форма проявится, если по нему достаточно часто бить. Ирма Бориджян пробегала вокальные упражнения и иногда проверяла себя, нажимая на ту или иную клавишу фортепиано, что, по-видимому, успокаивало ее куда больше, чем меня. Эти двое плюс пара усердно фехтовавших ребят, которых я до того ни разу не видел, в тот день были единственными присутствующими членами ‘Вариаций Вернера’.
Ирма заахала и порозовела, фехтовальщики щелкнули рапирами, Славко с трудом удержался на ногах, а посредине всех этих децибелов шума стоял за своей пятифутовой лекторской кафедрой Старик, решительно творивший гусиным пером величественные периоды ‘Анатомии ненауки’, того так никогда и не завершенного собрания курьезов, что напоминало наполовину Роберта Бертона [7] , а наполовину Чарльза Форта [8] .
Он посмотрел на меня, выразив взглядом нечто среднее. Не поспешное ‘Только одно предложение’ или запрещающее ‘Дорогой мальчик, нужно закончить эту страницу’, а промежуточное ‘Еще один бессмертный абзац’. Я схватил стул и попытался смотреть пение Ирмы и слушать ваяние Славко.
7
Роберт Бертон (1577–1640) — английский священнослужитель и писатель, автор труда ‘Анатомия меланхолии’, представляющего собой описание и анализ различных видов меланхолии на примере занимательных случаев из жизни. ‘Анатомия меланхолии’ считается одним из самых ярких образцов английской прозы эпохи барокко.
8
Чарльз Форт (1874–1932) — американский исследователь паранормальных явлений, составитель справочников на эту тему, один из основателей уфологии.
Доктора Вернера не опишешь. Можно сказать, что возраст его где-то между семьюдесятью и сотней лет. Можно сказать, что у него грива волос льва-альбиноса и небольшая бородка кентуккийского полковника [9] , никогда не слышавшего о сигарах. (‘Когда волосы мужчины поседели, — слышал я от него однажды, — табак и борода становятся взаимоисключающими пороками’.) Можно упомянуть вздымающуюся ввысь фигуру, неанглийскую подвижность побелевших старых рук и сбивающее с толку мерцание невозможно голубых глаз. И все равно описание будет столь же удовлетворительным, как если сказать, что Тадж-Махал — квадратное здание из белого мрамора с куполом.
9
Имеется в виду ‘полковник Сандерс’ (Харланд Дэвид Сандерс, 1890–1980), основатель сети фастфуда KFC, самый известный обладатель почетного звания ‘полковник’, присуждаемого властями Кентукки за заслуги перед штатом.
Когда он, наконец, возвысился надо мной, в глазах его было мерцание, а в руках — подвижность. К тому моменту, как я закончил рассказ о квартире Стамбо и пустом человеке, все это исчезло. Некоторое время он стоял и хмурился, глаза его потускнели, а руки безвольно повисли вдоль боков. Затем, все еще стоя в таком положении, он снизил хмурость и, открыв рот, издал резонирующее мычание.
— Вы камни! — проревел он. (Ирма остановилась и выглядела обиженной.) — Вы бесчувственней, чем камни! [10] — (Фехтовальщики
10
Цитата из трагедии У. Шекспира ‘Юлий Цезарь’ (1599) в переводе М. Зенкевича.
11
Неточная цитата из комедии У. Шекспира ‘Мера за меру’ (1603–1604) в переводе М. Зенкевича.
‘Вариации Вернера’ ждали следующего номера программы. В величественной тишине доктор Вернер приблизился к своему проигрывателю. Проигрыватель у Стамбо был моден и сделан на заказ, но этот ничем его не напоминал.
Если вам кажется, что можно запутаться в нынешних пластинках, вращающихся на 78, 45 и 33 1/3 оборотов, то стоит увидеть записи начала века. Естественно, это цилиндры (у Вернера был для них особый прибор). Пластинки, в отличие от наших нынешних стандартных, варьировались от семи до четырнадцати дюймов в диаметре с любопытными промежуточными размерами в дробных числах. Даже центральные отверстия в них были разных размеров. Многие пластинки, подобно современным, предусматривали поперечное движение иглы влево-вправо, но некоторые были глубинными, так что игла двигалась вверх и вниз — что, в действительности, давало лучшее качество звука, но почему-то так и не снискало широкой популярности. Обработка канавок также различалась, так что, даже если две компании использовали вертикальное движение иглы, нельзя воспроизвести записи одной на проигрывателе другой. И, чтобы усложнить задачу, некоторые записи начинались от центра, а не с внешнего края. Свободный Рынок пошел с тех пор на спад.
Доктор Вернер объяснил все это, демонстрируя мне, как его проигрыватель может справиться с любой когда-либо выпущенной пластинкой. И я услышал, как тот играет все, от контрабандных копий бракованных руганью исполнителя записей Кросби [12] до секстета из изначальной ‘Флорадоры’ [13] , который, как всегда старался уточнять доктор Вернер, был двойным секстетом или, как он предпочитал говорить, дуодециметом.
— Сейчас, — веско объявил он, — вы услышите величайшее драматическое сопрано этого столетия. Роза Понсель [14] и Элизабет Ретберг [15] были вполне сносны. Есть что сказать о Лилиан Нордике [16] и Лене Гейер [17] . Но послушайте! — И он вставил иглу в канавку.
12
Бинг Кросби (1903–1977) — американский певец и киноактер, один из основоположников крунерской манеры пения, представляющей собой нечто среднее между пением и декламацией.
13
Впервые поставленная в 1899 году музыкальная комедия, хит тогдашнего Бродвея. Секстет ‘Скажи мне, милая девица’, ставший одним из самых популярных номеров постановки, представляет диалог шести хористок и шести мужчин-певцов.
14
Роза Понсель (1897-1981) — американская певица итальянского происхождения, драматическое сопрано, выступавшая почти исключительно в США в 1920-1930-х годах.
15
Элизабет Ретберг (1894-1976) — немецкая певица, сопрано, в 1920-1930-е годы много выступавшая на сцене нью-йоркского театра Метрополитен-опера.
16
Лилиан Нордика (1857-1914) — американская певица, считавшаяся одним из ведущих драматических сопрано своего времени.
17
Главная героиня романа “О Лене Гейер” (1936) американской писательницы и музыковеда Марши Давенпорт (1903-1996), прославленная оперная сопрано, история которой рассказывается от лица её преданного поклонника.
— Доктор Вернер… — Я решился просить сносок; мне следовало знать тему лучше.
— Дорогой мальчик!.. — протестующе пробормотал он после подобающих старику предварительных звуков, а невероятно голубое мерцание его глаз подразумевало, что, конечно, только идиот не будет следовать логике процедуры.
Я вновь сел и стал слушать. Ирма тоже прислушалась, но взгляды остальных вскоре тоскливо устремились на рапиры и долото. Вначале я слушал невнимательно, но затем невольно потянулся вперед.