Далеко от Москвы
Шрифт:
— Хоть четыре, Семен Ильич.
— Мерзляков меня уволил, да я все равно себя работником участка считаю. Однако оформиться все же надо. Бухгалтер Кондрин говорит: приказ должен быть.
— Это дело пустое. Иди к Рогову, он даст приказ.
— Пожалуй, следует Батманову рассказать, как Мерзляков его уволил, — сказал Ковшов.
— Второй вопрос, — продолжал Силин. — Я гляжу: все люди на дороге и крушат торосы ломами да кирками. Мне, значит, тоже за лом браться?
— Не хочется, что ли?
— Почему не хочется?
Беридзе посмотрел на Алексея загоревшимися глазами, но тот сердито сказал:
— Нельзя, Силин. Лед тонкий, ухнешь в пучину — и будь здоров!
— Разрешите. Ручаюсь, будет порядок, — настаивал тракторист.
— Нельзя!
— Алексей Николаевич прав: нельзя, — мягко сказал Беридзе, кладя руку на плечо Силину. — Автомашины и то рискованно пускать на лед. Придется тебе, друг, за лом все-таки браться. Ничего, Батманов обещает и без механизации дать к вечеру дорогу. Иди, помогай ему.
— Последний вопрос, товарищ Беридзе. В отношении Кондрина, бухгалтера. Подозрение имею: вредный он человек.
— Вот так, вдруг! — удивился Беридзе. — С чего ты взял?
— Товарищ главный инженер, надо присмотреться к нему! Он не лучше Мерзлякова.
— Что тебя так насторожило? — спросил Алексей.
— Даже трудно сказать, — пожал плечами Силин. — Конечно, он при мне никого не убивал и ничего не крал. Но когда говоришь с ним, возмущение какое-то в душе поднимается. Неприятный он.
— И только-то! — засмеялся Беридзе. — Нельзя так легко судить людей. Бывают люди и неприятные, да правильные... Наверное, он тебе резкое слово сказал, ты и обиделся...
— Не нравится мне этот человек, — покачал головой Силин.
— Ну ладно, мы заметим себе это, — сказал главный инженер.
— О Кондрине ты Батманову тоже расскажи, — посоветовал Алексей. — Иди к нему. Кстати, передашь вот эту записку.
Тракторист нашел Батманова в двух километрах от берега, среди толпы людей.
— Мы не должны облегчать себе работу, — говорил Батманов — Дорога нужна хорошая, не какая-нибудь. По ширине требуется не меньше шести метров, а мы ее опять сузили, двум машинам тут никак не разъехаться. И надо делать ее гладкой, как паркет, она же у нас в буграх. Ты, Умара, не выжимай темпы за счет качества. Ясно?
— Ясно, как божья день! — откликнулся Умара.
Он не хотел терять ни минуты, а люди все еще стояли вокруг Батманова. Умара не мог спокойно на это смотреть. Он порывисто ухватился за лом, на ходу скинув с себя ватную куртку. Шапка его сбилась на затылок, жесткие, как проволока, черные вихры торчали из-под нее.
— Нажимай, товарищи! Карпов там не зевает, не давай обгонять! — кричал сварщик, заново расставляя людей. — Сюда ставай, зачищай дорога. Не ковыряй лед, осторожно...
Он побежал к Батманову, чтобы посоветоваться насчет катка, и увидел начальника строительства, беседующего с Силиным.
— Не мешай, потом поговоришь, — сказал Умара трактористу. — Василий Максимович, надо катка какой-нибудь придумывать...
— Подожди, Умара. Я с товарищем побеседую и вернусь к тебе, — ответил Батманов.
Умара ревниво глянул на Силина и кинулся назад. Батманов внимательно слушал тракториста. Силин стоял перед ним с тяжелым ломом в руках, как с винтовкой.
— Бульдозер отставить, — сказал Василий Максимович. — Раз инженеры говорят: нельзя — значит нечего и толковать. Вот они и в записке сообщают, что лед тонок. Предупреждение твое о Кондрине учту, хотя очень неопределенно ты о нем говоришь. Значит, уволил тебя Мерзляков? — усмехнулся вдруг Батманов, пристально вглядываясь в открытое лицо тракториста.
— Да, не по вкусу пришелся. Выходит, не вышло у него. Его нет, а я остался.
— И не могло выйти у него. Рогову я скажу — он распорядится о тебе. После работы загляни ко мне, побеседуем на свободе... А сейчас иди к Филимонову, помозгуйте вместе, какой каток побыстрее дать на дорогу. Видишь, что получается без катка...
Батманов шел к берегу, обдумывая, что сказал Силин о Кондрине. Нужно приглядеться к старшему бухгалтеру, проверить его работу. Надо поближе познакомиться с людьми. Писарев не зря предупреждал о бдительности. Как показала жизнь, в глухих местах этого пограничного края нередко хоронились и пакостили разные темные люди.
Мысли его прервал Умара Магомет. Расстроенный сварщик догонял начальника строительства.
— Куда уходишь, товарищ Батманов? Сам говорил: дорога — главный объект. Зачем же бросаешь? Давай кончать вместе!
— Пока ты один командуй, — невольно улыбнулся Василий Максимович. — Давай покурим, не сердись.
Они закурили, заслоняясь от ветра. Обожженные морозом руки Батманова — он упорно тренировал их по методу Тани Васильченко — не держали папиросу, и он с неодобрением их разглядывал.
— Умара, что ты скажешь про Кондрина, бухгалтера?
— Нехороший человек он! — Умара поморщился.
— Чем нехороший?
— В глаза тебе не глядит. Смеется нехорошо. Зачем такого прислали?
— Смеется нехорошо — это еще не основание, чтобы плохое сказать о человеке. Надо разобраться.
— Что разобраться? Гнать нада! Он и Мерзляков — два сапог пара. Ты Мерзляков прогнал, гони Кондрин тоже. Зачем держишь?
— Нельзя горячку пороть, Умара. Мерзляков-то весь как на ладони, а про Кондрина ничего не известно. Прогнать человека за одни некрасивые глаза нельзя. Вот проверим его работу, тогда и решим. А ты, между прочим, беги к людям. И надень куртку, застегнись, простудишься...