Далеко от Москвы
Шрифт:
— Еще один вопрос, товарищ начальник, — сказал Федосов. — У нас в снабжении общий баланс, одно финансовое хозяйство. Просьба разделить нас и в этом.
Предчувствуя, что на первых порах Либерман будет мешать Федосову, Батманов по телефону распорядился выделить новый отдел на самостоятельный баланс.
Главный бухгалтер возражал: нельзя выделять отдел сейчас, следует подождать завершения отчетного года. Вообще-то лучше воздержаться — мероприятие не в интересах бухгалтерского учета.
— Зато в интересах строительства. Когда вы запомните истину: ваша бухгалтерия существует
Толстое широкое лицо Либермана с большим носом и тусклыми глазами выразило иронию и высокомерие. Это заставило Василия Максимовича, отпустив Федосова, задержать Либермана.
— За сор, обнаруженный мною в вашей избе, полагалось бы вам крепко всыпать. Я воздержался, полагая, что вы сами сделаете нужные для себя выводы и оцените мою деликатность. Я ошибся, выводов вы не сделали, деликатность мою не оценили, это видно по вашему лицу. Смотрю я на вас и удивляюсь, что вы за человек, Либерман? Врагом вас считать нельзя. Но вы пока и не помощник. Все вывернуто у вас наизнанку. И не глупый вроде человек, а дури много. Вы подумайте о себе, иначе рискуете заплыть в такую даль, откуда не сумеете выплыть. Сейчас война.
— Отпустите меня лучше со строительства. Я не гожусь, разучился работать, — смиренно, однако неискренне сказал Либерман.
— Бросьте, Либерман, не устраивайте спектакля. Я люблю совсем не то, чем вы меня угощаете. Искренность и прямота нужны мне от вас. Будьте каждую минуту самим собой, не фальшивьте, подавайте все так, как есть на самом деле. Я категорически хочу обезопасить себя от нового сора в вашей избе. Она ведь отчасти и моя изба, не правда ли? Давайте лучше содержать ее в образцовой чистоте.
— Работаю день и ночь, стараюсь изо всех сил. Маменька родная! И все не хорош...
— Извольте изменить метод работы. Помните, мы говорили с вами о методе? Жаль, приходится повторять. Предупреждаю — больше повторений не будет.
Батманов помолчал, выжидая ответа. Либерман стоял к нему в профиль.
— Вы читали мысли Льва Толстого, записанные его близкими? — неожиданно спросил начальник.
— Помнится, читал, — неуверенно и удивленно ответил Либерман.
— Напомню одно его высказывание. Именно вам есть смысл хранить его в памяти. Лев Николаевич сказал, что человек подобен дроби, где числитель — это то, что он действительно собой представляет, а знаменатель — то, что он о себе воображает. Чем больше знаменатель, тем меньше дробь. Коли знаменатель — бесконечность, дробь равна нулю. Хорошее изречение, правда?
Либерман не отозвался. В склоненной его голове с рыжим бобриком и в толстой шее было что-то по-бычьи упрямое.
— Привыкайте смотреть в глаза, когда
После этого объяснения начальник строительства на время оставил Либермана в покое, он знал силу своих внушений. С тем большей энергией принялся Батманов налаживать хозяйство Федосова. Он лично познакомился с каждым работником нового отдела, участвовал в первом совещании коллектива отдела.
Вдвоем с Федосовым они облазили центральную базу, проверили ценности на складах, наметили очередность отправки грузов на трассу по зимнему пути.
Неподалеку от пристани Батманов самолично выбрал место для перевалочной базы; в течение трех дней на берегу Адуна появился палаточный поселок, названный Стартом. Отсюда открывалась будущая ледовая дорога по Адуну. Здесь, можно считать, начинался нефтепровод.
Одновременно начальник строительства решил послать во все крупные города Дальнего Востока, Сибири и Урала толковых людей для розыска и приобретения недостающих материалов и оборудования. Уполномоченных Батманов отбирал вместе с Залкиндом.
У парторга было много хлопот. Он деятельно готовился к партийной конференции, которую намеревался провести до ноябрьских праздников. Не давали покоя тревожные мысли о людях трассы, разбросанных на огромном пространстве, пока еще разобщенных, не связанных даже телефонным проводом. Конференцией Залкинд хотел как бы воссоединить всех строителей. Важно было поближе познакомиться с партийными вожаками участков, узнать от них, чем живет трасса, разъяснить через них строителям предстоящие задачи.
В управлении состоялось партийное собрание с выборами нового бюро. Кроме Залкинда и Батманова, в состав его вошли Ковшов, Гречкин и Филимонов. Вслед за тем, по инициативе парторга, собрался комсомольский актив. Комсомольцы предъявили свой счет руководству стройки. Выступивший с дельной и обстоятельной речью техник связи Коля Смирнов, плечистый парень с энергичным лицом и спокойными манерами, не без горечи сказал, обернувшись к Залкинду и Батманову:
— Сейчас мы не актив, а пассив. Горько сознавать, что в такой момент, мы, благодаря недальновидности руководителей, оказались на холостом ходу. Нужно наверстать упущенное. Скорее впрягайте нас в работу. Работа уже есть у нас, но нам ее мало.
К полному удовлетворению парторга, Колю Смирнова единодушно избрали секретарем комитета комсомола управления.
Из Москвы пришло разрешение издавать на строительстве многотиражку. Залкинд обрадовался и в один миг сколотил редакцию, привез из города двух газетчиков. Временно поселившись в кабинете парторга, они тут же принялись за первый номер газеты.
В отделах ежедневно перед началом работы начали проводить политинформации. В вестибюле управления поставили громадную доску — витрину соревнования с предпраздничными обязательствами отделов. Инициатором выступал Гречкин со своими плановиками.