Далеко от Москвы
Шрифт:
— Ну да. Собралось много людей, и все рукоплещут какой-то певичке, тоже приехавшей на торжество, — вспомнил Алексей. — Самого инженера затерли в толпе и никто не обращает на него внимания.
— Вот-вот! Это очень несправедливо. Такая несправедливость теперь исправлена в нашей жизни, но пока не вполне исправлена в литературе. Речь идет не об одних инженерах, а вообще о строителях, возводящих города, заводы, железные дороги. Ты прав: много ли хороших книг об этих людях? Весь Дальний Восток — сплошная новостройка, а строителям еще не нашлось подобающего места в литературе. Куда больше повезло Невельскому и Муравьеву или Пояркову
Инженеры поднимались на сопку, оставляя за собой елочки следов на снегу. Перевалив через гребень, Алексей, шедший впереди, оттолкнулся, чтобы скатиться по склону. Сугроб вдруг провалился под ним, и он почувствовал, что летит куда-то вниз. Потом он упал на бок, что-то хрустнуло под его подвернутыми ногами. С минуту Алексей лежал ошеломленный, медленно соображая, что произошло. Рыхлый снег залепил ему лицо, набился под шапку, за воротник и в валенки. Ничего не видя вокруг себя, Ковшов резко повернулся, чтобы приподняться. Лыжи остались на ногах, он кое-как снял их и, с силой втыкая в снег, стал пробиваться сквозь сугроб, ища выхода. Лыжи тотчас уперлись во что-то твердое — должно быть, в отвесную стену.
Алексей припомнил очертания ската, как видел его перед падением, и с трудом повернул обратно. Через два-три шага лыжи снова уткнулись в твердую преграду. Он громко позвал Беридзе, но крик словно ушел в подушку — снег тотчас же забил ему рот. Ковшов разозлился и с ожесточением стал пробиваться в другую сторону.
Скоро он почувствовал, что задыхается от недостатка воздуха и от собственной ярости. Нехватало еще погибнуть здесь, — так нелепо и бессмысленно!.. Он полежал немного, прислушиваясь к гулким толчкам сердца, и заставил себя успокоиться. Не торопясь, оттер заледеневшее лицо и опять принялся разгребать снег. Барахтаясь в нем, он упрямо полз вперед, останавливался на секунду, отдыхал и снова полз.
Внезапно Алексей услышал голос Беридзе и тут же обнаружил, что тьма вокруг как будто поредела, свет сбоку проникал к нему сквозь снежную толщу. Он всей силой подался туда и, еще не раскрыв залепленных глаз, почувствовал, что, наконец, вырвался наружу.
Ковшов обледенел весь, от шапки до валенок. Беридзе кинулся к нему, помог подняться и начал энергично отряхивать с него затвердевший снег. Заметив, что у товарища побелели щеки и нос, он стал оттирать ему лицо.
— Подожди, я сам, — сказал Алексей, еле шевеля застывшими губами. — Ты же мне свернешь набок всю физиономию!
Беридзе вдруг приник к нему и зашептал:
— Никогда так не волновался! Чуть с ума не сошел. Будь оно проклято, это место! Как ты еще голову не сломал!
Растирая лицо, Ковшов оглянулся на западню, из которой только что выбрался. Там, под осыпавшимся снегом, в сопке зияла глубокая расселина. Обнажившийся скат ее круто уходил вниз. Беридзе, наломав сухих веток, торопливо разводил костер. Когда Алексей неожиданно провалился,
— Что у тебя с ногой? — встревожился Беридзе, заметив, что Алексей прихрамывает.
— Подвернулась, когда упал, отойдет...
Лыжники уселись у костра, заодно решив и перекусить. Ковшов быстро отогрелся. Они уже со смехом вспоминали подробности происшествия.
— Дальневосточная тайга отомстила тебе за невежливый отзыв о ней, — шутил Беридзе.
С ногой у Алексея обошлось, и они двинулись дальше. Ковшов шел без палок, оставшихся на месте падения; у обеих лыж были отломаны пятки. Теперь путь инженеров пролегал в лиственничном лесу, где деревья стояли прямые и высокие, как колонны. Все живое, казалось, вымерзло здесь. Лишь скрип снега под лыжами нарушал тишину тайги. Беридзе остановился и прислушался — навстречу им несся шум.
— Лесорубы! — сказал Георгий Давыдович.
Вскоре отчетливо донесся звон пил, стук топоров и свист падающих деревьев. Неожиданно по лесу прокатилась бойкая задорная песенка — она доносилась отчетливо, будто птица какая-то, порхая над головами, пела ее звонким мальчишеским голосом:
Лесорубы, отточите топоры. Раз... два... Помахайте до вечерней до поры. Раз... два... А когда придет вечерняя пора. Раз... два... Вы подите отдохните до утра. Раз... два...Алексей и Беридзе переглянулись с улыбкой и ускорили шаг. Перед ними открылась широкая просека. Бригада лесорубов валила лес, двигаясь навстречу инженерам. Спиленные деревья разделывались тут же, и возчики на лошадях трелевали их к дороге. Инженеры подошли к ближней паре лесорубов. Один из них, щупловатый курносый парень с озорными глазами, пел песенку, которая бодростью своей пришлась по душе Алексею и Беридзе.
Второй — громадный детина — возвышался рядом с товарищем, как гора. Он подсвистывал певшему.
Лесорубы покончили с очередным деревом и приняли приглашение Беридзе перекурить. Немедленно вокруг собралась вся бригада. Завязался стремительный разговор; инженеры расспрашивали лесорубов о работе, о делах участка. Те, в свою очередь, интересовались последними сводками с фронтов. Курносый парень назвался Фантовым, большой — Шубиным. Они похвастались: дают триста процентов выработки на каждого.
— Начальник участка Рогов поручил за три дня прорубить просеку — она нужна для выхода с участка к Адуну. Заодно наготовим древесины для шпалорезки. Полагаю, мы и за два дня управимся, — говорил Шубин.
Алексей взял у Фантова блестящую, отполированную пилу.
— Гитара! Вальс можно играть на ней, — сказал Фантов.
— Обыкновенная двуручная, — солидно поправил его Шубин. — Держим ее в исправности. Керосином, конечно, обильно смазываем, разводку зубьев делаем аккуратно. Зубья, как видите, отогнуты чуток, каждый пятый без развода, прочистной. Ну, и прием имеем в работе. Присмотритесь, — предложил он инженерам. — В секрете не держим, пожалуйста, передавайте в другое место. Шестьсот процентов везде пригодятся!