Далеко от тебя...
Шрифт:
С трудом разувшись, Ульяна на цыпочках прошла в свою комнату. Включился свет, резанув по глазам, девочка зажмурилась.
– Ну, и где мы были? – спросил отец. По голосу слышно – пьяный.
Ульяна молчала. Отец ненавидел, когда она оправдывалась, ему больше нравилось, когда она, плача, просила прощение.
– Опять шлялась с этим своим дружком-уголовником?!
– Артём не уголовник! – выпалила она, защищая друга.
–
– Артём не уголовник, - уже тише повторила она, опустив голову. Ей стало страшно. Очень страшно. Кожу покалывало от предчувствия чего-то нехорошего.
– Штаны снимай! – приказал отец. Она услышала щелчок расстегиваемого пояса – он снимал ремень. Кожаный. С металлической пряжкой. – Снимай штаны, сказал!
Ульяна вздрогнула. Послушно повернулась спиной к отцу, спуская поношенные штаны. Опустилась на колени, сложив руки на стул. Её трясло от осознания того, что сейчас должно произойти. В горле застрял ком, дышать становилось труднее, наружу рвались рыдания.
– Будешь знать, как шататься по подворотням, дрянь!
Первый удар пришелся по ногам. Уля вскрикнула и дёрнулась. Больно!!! Пряжка отцовского ремня нередко оставляла раны, что уж говорить о синяках. Второй удар попал на ягодицы. По спине. Снова по ногам и попе. По бокам. Отец бил безжалостно, словно какую-то скотину, бил и говорил ужасные вещи, обещая, что она станет шлюхой, когда вырастет, что сдохнет в помойной яме от какой-нибудь мерзкой болячки. Говорил, как её ненавидит, как она его бесит, как она его достала одним только своим видом! Повторял, как псих, лучше бы она сдохла при рождении – сразу, чтоб никого не мучить, не быть обузой. Паршивка и сучка! Никому не нужна! Никто её не любит! И не полюбит никогда! Мелкая тварь!
И бил, пока она не теряла сознание от боли…
* * *
Сейчас:
Шипя и поскуливая, Ульяна промокнула рану на губе кончиком влажного полотенца, смыла подсохшую кровь. Выглядела она что надо. Вся такая слабая и беззащитная, она словно говорила: “Пожалей меня, обними, приласкай”. И Катя с Жанной скоро придут. Господи, нельзя, чтобы дочь увидела её заплаканное лицо! Разбитая губа – полбеды. Она выкрутится, придумает, как объяснить Кате, откуда появилась рана. И, возможно, дочурка поверит ей. Ульяна приблизила лицо к зеркалу, нажимая пальцем вокруг ранки и кривясь от неприятных ощущений. Сука! Как же она его ненавидела!
Уля не ожидала, что Виктор притащиться к ней домой, начнёт деньги требовать, и при этом будет смотреть на неё как на пустое место, а потом ещё и ударить посмеет! Ко всему прочему, Паша стал свидетелем этой сцены. Видел её зарёванную. Превосходно! Лучше не придумаешь! Наверняка жалеет её сейчас. Только жалости ей сейчас не хватало для полного счастья. Девушка бросила полотенце в корзину для грязного белья, подставила руки под холодную воду и быстро провела мокрыми пальцами по волосам, сглаживая и приводя их в более-менее сносный вид.
Хлопнула входная дверь, послышался весёлый смех Кати. Вдох. Выдох. Ульяна собралась и вышла встречать
– Мама! – Ульяна опустилась на корточки, и Катя повисла на её шее. – Мама, что это? – она показала на разбитую губу.
– Твоя мама неуклюжая.
– Ты ударилась? – Катя захлопала ресницами.
– Догадливая моя! – она поцеловала дочь в макушку. Шелковые волосики Кати сладко пахли детским шампунем и каким-то особенным запахом, принадлежавшим только ей. – Разувайся. Кушать хочешь?
– А что есть?
– Борщ.
Катя скривилась, как будто ей предложили съесть червяка.
– Не хочу-у-у.
– А что ты хочешь?
– Торт!
– У нас нет торта.
– Есть! Тётя Жанна купила!
Ульяна только сейчас обратила внимание, что в руках Жанна держала торт. Прямо крёстная фея!
– Давай договоримся: сначала ты ешь борщ, а уже потом – торт.
– Немножко борща!
– Марш руки мыть, хитрюга!
Катя сняла босоножки и побежала в ванную. Ульяна шумно выдохнула, поворачиваясь к подруге. Жанна вопросительно приподняла брови. Ульяна лишь покачала головой. “Потом, всё потом”. Сейчас она не расположена к разговорам о случившемся. Уля взяла торт и понесла в кухню, где сходу наткнулась на взгляд Павла. Он стоял, прислонившись к подоконнику и скрестив руки на груди. Челюсть сжата, глаза прищурены. На правой руке Ульяна заметила кровь.
– Ты ранен?
– Не моя кровь.
– Надо смыть эту гадость! – Ульяна оставила торт на столе, подошла к мойке и включила воду. – Давай, пока Катя не увидела.
Паша смыл кровь и вытер руки кухонным полотенцем. В каждом порывистом движении угадывалось напряжение, внутренняя борьба. Ульяна боялась, что он останется в угрюмом настроении весь вечер, испугает Катю, но с появлением на кухне дочери, проблема быстро разрешилась.
– Здрасьте. – Катя с любопытством смотрела на Павла.
– Привет, красавица.
– А я вас знаю! – хихикнула Катерина, вскарабкиваясь на стул. – Вы мамин знакомый.
Ульяна, занимаясь приготовлениями ужина, краем глаза наблюдала за дочерью и Пашей. Он улыбался ей, глядя с не меньшим интересом, чем она на него. Катя болтала ножками и, подперев лицо ладошками, мурлыкала какую-то песенку. Она с завидной лёгкостью находила общий язык с незнакомыми людьми, как и большинство детишек, доверчиво распахнув большущие глазищи и внимая каждому слову. Девочка благоговейно смотрела на Павла. Она увлеклась созерцанием мужчины настолько, что можно было скормить ей полную тарелку борща, и она бы не заметила.