Далеко за полночь
Шрифт:
Я совершенно не сомневался, что Ральф живет по-прежнему там же.
В конце концов люди, бывает, переезжают…
Я свернул на Парк-стрит, прошагал двести ярдов до одинокого фонарного столба и посмотрел на другую сторону улицы. Принадлежавший Ральфу Андерхиллу белый, двухэтажный, в викторианском стиле дом словно ждал меня.
И я чувствовал: Ральф там.
Он там, сорокавосьмилетний, а я — здесь, тоже сорокавосьмилетний, переполненный застарелой, истасканной и самопожирающей решимости.
Я
Перейдя улицу, я остановился перед его домом: это был тот самый дом, перед которым я стоял тридцать шесть лет назад. Вот окна, в которые я с любовью и самоотречением швырял весенние букеты камешков. Вот дорожки со следами сгоревших фейерверков, оставшимися от тех далеких праздников Четвертого июля, когда мы с Ральфом взрывали к чертям все подряд, выкрикивая поздравления.
Я поднялся на крыльцо и увидел на почтовом ящике мелкими буквами: АНДЕРХИЛЛ.
А что, если откроет жена?
Нет, подумал я, он сам, неумолимо, как в греческой трагедии, собственноручно откроет дверь, получит пулю и почти с радостью примет смерть за свои старые преступления и грешки поменьше, которые как-то сами собой переросли в преступления.
Я позвонил.
Интересно, узнает ли он меня через столько лет? За мгновение перед тем, как сделаешь первый выстрел, назови ему свое имя. Пусть он знает, кто это.
Тишина.
Я снова позвонил.
Скрипнула дверная ручка.
Слыша, как колотится мое сердце, я потрогал в кармане пистолет, но не вынул его.
Дверь открылась.
На пороге стоял Ральф Андерхилл.
Он заморгал, уставившись на меня.
— Ральф? — произнес я.
— Да-а-а? — вопросительно протянул он.
Не более пяти секунд простояли мы так, лицом к лицу. Но, боже мой, как много всего произошло за эти краткие пять секунд.
Я увидел Ральфа Андерхилла.
Увидел его ясно.
А ведь я не видал его с тех пор, как мне исполнилось двенадцать.
В те времена он, как гора, возвышался надо мной, что давало ему возможность колотить меня, бить и измываться.
Теперь это был маленький старичок.
Во мне пять футов одиннадцать дюймов росту.
Но Ральф Андерхилл остался почти таким же, каким был в свои двенадцать лет.
Человек, стоявший передо мной, был не выше пяти футов двух дюймов.
Теперь я возвышался над ним, как гора.
Я ахнул. Вгляделся. И увидел еще кое-что.
Мне было сорок восемь.
Но в свои сорок восемь Ральф Андерхилл растерял половину волос, а те, что остались, были седые и совсем редкие. Он выглядел на шестьдесят, а то и на шестьдесят пять.
У меня прекрасное здоровье.
А Ральф Андерхилл
На его лице читалось: уж он-то хорошо знает, что такое болезнь. Словно он вернулся из какой-то страны, где никогда не светит солнце. Вид у него был опущенный и изможденный. От его дыхания веяло запахом могильных цветов.
И тут, когда я все это увидел, буря прошедшей ночи, словно собрав воедино все свои громы и молнии, обрушилась на меня одним слепящим ударом. Мы словно стояли в эпицентре взрыва.
Так вот ради чего я пришел сюда? — подумал я. — Значит, вот она, истина. Ради этого страшного мгновения. Не для того, чтобы вытащить пистолет. Не для того, чтобы убить. Нет. А чтобы просто…
Увидеть Ральфа Андерхилла таким, каков он теперь.
Вот и все.
Чтобы просто побыть здесь, постоять и посмотреть, каким он стал.
Ральф Андерхилл в каком-то немом удивлении поднял руку. Губы его задрожали. Он непрестанно окидывал меня взглядом с ног до головы, разумом пытаясь осознать, что за великан стоит в проеме двери. Наконец послышался его голос — такой тихий и слабый:
— Дуг?..
Я отступил на шаг.
— Дуг? — выдохнул он, — это ты?
Этого я не ожидал. Люди не должны помнить! Не могут! Через столько лет? Зачем ему ломать себе голову, припоминать, узнавать, называть по имени?
И тут мне пришла в голову безумная мысль, что после того, как я покинул город, вся жизнь Ральфа Андерхилла пошла кувырком. Я был ядром его мироздания, тем, кого можно было пинать, бить, колошматить, награждать синяками. Вся его жизнь сломалась лишь из-за того, что в один прекрасный день тридцать шесть лет назад я просто взял и ушел.
Бред! И все же в моем мозгу бешено, словно крохотная мышка, вертелась мысль, кричавшая мне — Ральф был нужен тебе, но еще больше ты был нужен ему! И ты совершил единственный непростительный, жестокий поступок! Ты исчез.
— Дуг? — снова произнес он, поскольку я все еще молча стоял на крыльце, опустив руки. — Это ты?
Вот он, миг, ради которого я сюда приехал.
Где-то глубоко внутри я всегда знал, что не воспользуюсь своим оружием. Да, я принес его с собой, но меня уже опередили Время, возраст и череда маленьких и оттого более страшных смертей…
Бах.
Шесть выстрелов в сердце.
Но не из пистолета. Лишь мои губы прошептали звуки пистолетных выстрелов. И с каждым выстрелом лицо Ральфа Андерхилла старилось на десять лет. Когда я произнес свой последний выстрел, ему было уже сто десять.
— Бах, — шептал я. — Бах. Бах. Бах. Бах. Бах.
Его тело вздрагивало от каждого выстрела.
— Ты убит. Господи, Ральф, ты убит.
Я повернулся, спустился с крыльца и уже вышел на улицу, когда он окликнул меня:
— Дуг, это ты?