Далекое и близкое, старое и новое
Шрифт:
8 января пять раз затапливал печь – не горит. Каждый раз выгребал все из печи, измучился, голодный, и только в 4 часа дали электричество, а вскоре загорелась и печь.
13 января, ввиду полного отсутствия угля и невозможности его получить в ближайшее время, совершенно прекращено движение всех поездов. Сообщение с городом только пешком. А американцы произвели обыск в лагере Парш. Они выгнали всех жильцов на мороз и отбирали драгоценности, часы, деньги и прочее. После протеста кое-что возвратили.
В Вене участились случаи раздевания прохожих – втягивают в авто и
30 июня, после чудной погоды, после обеда страшный ливень с грозой и градом. Комната моя протекла в 10 местах. Юрловых совсем затопило, сорвало три листа толя. Один лист перебросило на 200 шагов. Ливень, какого я еще никогда не видел. Георгия Николаевича, Катю и их бабушку ливень застал в лесу – собирали малину.
Писали, что над Англией пронесся такой ливень, какого не хранит человеческая память. 3 августа у нас опять ужасный ливень с грозой и градом.
Пишут, что в Италии англичане предают ДП [72] Советам. За неделю 20 самоубийств. ДП вступили в бой с английскими солдатами: убито 20 англичан, 70 русских. Задержанных в пломбированных вагонах отправили в Австрию. При переезде через американскую зону американцы проверяли груз, предназначенный для СССР, открыли вагон и обнаружили пленников. Транспорт был задержан, послали протест в ООН и в Красный Крест. В протоколе написано: «Мы ошеломлены этим вероломством, этим преступлением англичан, которые, как всегда, не останавливаются перед подлостью и предательством». Действительно, предательство, обман и подлость в крови у англичан.
72
ДП – ДиПи, перемещенные лица, от англ. Displaced Persons. (Примеч. ред.)
В Румынии запрещена продажа английских газет и журналов.
Польские евреи, эвакуированные из образцового лагеря Цуффенгаузен у Штутгарта, разрушили бараки, разбили окна, двери, мебель, газовые и водопроводные установки, а некоторые дома сожгли.
Поток беженцев из советской зоны Германии в американскую не прекращается. Тысячи беженцев ежедневно нелегально переходят границу.
В Германии 8 000 000 детей потеряли свой дом. 2 000 000 сирот. Юношеская преступность развивается в неслыханных размерах. 30% преступлений совершено девочками.
6 июля в Паршанской гимназии был акт по окончании учебного года, на котором Коля Юрлов прочитал свое стихотворение, произведшее фурор и общий восторг.
В конце марта начались наводнения. В Германии прорвало плотину, построенную Фридрихом II, – 8000 на крышах ждут помощи. Урожай погиб. В Варшаве катастрофическое наводнение, которого еще никогда не было: 50 000 без крова.
9 апреля, в час ночи, у нас случился страшный ураган. Барак трещал, скрипел и трясся. Казалось, он вот-вот развалится или перевернется. Ураганом перевернуло и перекрутило уборные, повалило столбы с проводами, и мы остались без электричества.
Пишут, что в Австрии за пять месяцев подростки совершили 1800 серьезных преступлений, включая и убийства. Ужас! Куда же мы идем?!
В конце 1947-го и в 1948-м – общая тяга эмигрантов за океан. Наша группа, во главе с Г.Н. Юрловым, просилась в Аргентину, но ответа долго не было. Начали думать о Венесуэле, где в Каракасе круглый год весна, как у нас в середине мая. Но получили из Венесуэлы письмо, что жить там можно только в Каракасе, стоящем на горе. Если спуститься вниз, неизбежно получишь малярию. Начали хлопотать о переселении в Чили. Я был приписан, как дядя Г.Н. Юрлова.
В Бразилию брали 250 человек, а прошений было подано 10 000.
В Аргентину брали только из Италии.
Очень мне не хотелось ехать за океан. Хоть не виделся с дочерьми, но чувствовал, что они близко, на третий день приходили письма. Мы все время обменивались посылками. Не хотелось ехать в неизвестность к чужим людям, но невозможно было отстать от Юрловых, которые все время обо мне заботились, помогали. Без их заботы я, по своему возрасту, совсем пропал бы, поэтому и не особенно беспокоился о том, куда ехать, главное – быть с Юрловыми.
Приближалась зима, и Юрловы решили переехать из Гальванга в Зальцбург, так как провести зиму с 10-месячным ребенком в наших бараках было невозможно. В Гальванге я остался один. Пока было тепло, меня одолевали мухи, мыши и уховертки: бороться с ними было очень трудно, но уж очень мне не хотелось расстаться с природой и чудным воздухом и вселяться в барак, где, в лучшем случае, быть четвертым человеком в комнате. Все-таки я попросился в лагерь Парш, куда переехали Юрловы. Мне ответили, что нет ни одного свободного места.
В феврале 1948 года из Вены приехал в Зальцбург чилийский консул, и я приехал в лагерь Парш, в квартиру Юрловых, чтобы выполнить все необходимое для получения разрешения ехать в Чили. Консул принял нас 25-го. Юрловых, конечно, охотно принял, но меня, нетрудоспособного старика, спросил: «Что же вы будете делать в Чили?» Я ответил, что могу быть учителем русского языка, так как многие русские желают, чтобы дети их не забывали родной язык. Могу также быть полезным по коннозаводству, которое хорошо знаю. И меня приняли.
С приемом «за океан» были всевозможные казусы. Сообщили, что одно государство нуждается в портных. Сразу записалось несколько сотен человек. Начали их экзаменовать: «Вот вам иголка и нитки, пришейте этот рукав к пиджаку». «Портной» оторвал нитку длиной почти в метр. Экзаменатор говорит: «Можете идти, вы никогда не были портным».
Другой назвался инженером-химиком. Консул просит сказать формулу серной кислоты. Не знает. «Вы никогда не были инженером-химиком». – «Эх, и здесь сорвалось, никуда не могу устроиться». – «Да вы кто и что знаете?» – «Я кавалерийский ротмистр и кроме военной службы и лошади ничего не знаю». – «Так я вас устрою на конный завод». Ротмистр был в восторге.