Дальнейшие похождения Остапа Бендера
Шрифт:
— Спасибо, большое вам спасибо, — рассыпался в словах благодарности Рощин, а за ним и Бендер.
Был уже поздний вечер, когда авиетку Р-1 конная упряжка втащила во двор районного Осовиахима. Здесь она была уже под охраной местных энтузиастов. На следующий день ей предстояло быть разобранной, упакованной и со своим конструктором отправиться в Москву.
Рощин и примкнувший к нему Остап, ставший за это время чуть ли не возглавителем беспосадочного перелета, были определены в городскую гостиницу и наделены талонами в общепитовскую столовую.
За ужином Остап говорил:
— Антон,
— Решайте, мы уже подружились и мне будет скучно без вас, — улыбнулся за все последнее время летчик первый раз. — Вместе с вами мы займемся ремонтом авиетки, будем конструировать новую модель. Вы станете членом нашего Осовиахима. Решайте, дорогой Остап.
— Да-а… — протянул Бендер и перед его глазами пронеслись его прошлые московские деяния.
Вспомнил он студенческое общежитие монаха Бертольда Шварца, Кису Воробьянинова, покусившегося на его жизнь, погоню за стульями, последнюю встречу с Шурой Балагановым на Рязанском вокзале и много-много другого. Все эти картины, как отрывочные кинокадры из разных фильмов, склеенные в одну ленту, пронеслись перед его глазами. Он тихо промолвил:
— Я подумаю, подумаю, Антон…
Эту ночь они спали крепким сном на чистых и мягких постелях. А утром, после чая с пирожками в гостиничном буфете, устремились ко двору Осовиахима.
Здесь их уже ждала целая группа осовиахимовских любителей авиационного дела, готовые по указанию летчика приступать к разборке и упаковке ставшей уже знаменитой в их глазах авиетки Р-1.
Остап с интересом наблюдал за всей этой суетой, за указаниями Рощина и участия в работе не принимал. Рабочих рук было предостаточно и даже с избытком.
Бендер хотел закурить, отойдя в сторону, но тут раздался голос Рощина:
— Остап Ибрагимович, тут ваш сверток одежды. Возьмите, а то он так и отправится без вас в Москву, поскольку вы не решили ехать со мной, — с сожалением в глазах смотрел летчик на своего необычного друга.
— Ах, да, — спохватился Остап. — Если бы вы знали, что это за вещи, дорогой Антон, кому они еще недавно принадлежали…
— Скажите, — вопросительно покрутил тот сверток.
— Как-нибудь в другой раз, Антон, — ответил Бендер. И начал снимать комбинезон летчика.
Глядя на его переодевание, Рощин сказал:
— Ну, комбинезон, пожалуй, я возьму, много предстоит мастеровой работы, а шлем я вам дарю. На память о нашем полете, — с добрым чувством улыбнулся летчик неожиданному своему пассажиру, который оказал ему так много помощи в его необычайных приключениях.
— Спасибо. Взамен я вам дарю вот эту армейскую фуражку. Она, правда, без козырька, но пусть напоминает вам обо мне, дорогой Антон. А это я вам возвращаю, — протянул он летчику очки, которые и сейчас украшали его голову в шлеме.
— Возьму, они вам без надобности. Что ж, будем прощаться, дорогой Остап?
— Ну, нет! Упаковывайте, я провожать вас еще
— Прекрасно, друг, — ответил тоже взмахом руки летчик и вернулся к своим помощникам.
Бендер одел толстовку Козлевича, завернул в обрывок газеты свой единственный сапог, с которым он по какой-то необъяснимой причине никак не мог расстаться, и вышел со двора местного Осивиахима на улицу.
Солнце висело над домами. Ветер морщинил лужи после ночного дождя. Во дворах по-весеннему орали петухи и волновались куры. Сквозь щели дощатого тротуара хлюпала грязь. По голой мостовой грохотали подводы с рогожевыми кулями. Воробьи слетались к навозу. На углу Софиевской и Общепитовской кричали торговки пирожками и семечками. Обхватив столб с обрывком объявления: «Лечу половые болезни…», вдрызг пьяный банщик Афанасий разгульно выкрикивал что-то нечленораздельное.
— Сигуранца проклятая, конечно, это не Рио-де-Жанейро, — с сердечным вздохом проговорил вслух обладатель ордена Золотого Руна, смахивая брызнувшие капли грязи на его бутылочные краги.
«А может, действительно, поехать с Рощиным в Москву и стать авиаконструктором — летчиком? — усмехнулся Остап. — Нет, это заботы, это работа, у меня нет никакой тяги к авиастроению. Вот Адама Козлевича туда, это да. Он был бы славным помощником Антону Яковлевичу. А я человек свободный, как горный орел. В моей голове, несмотря на крушение, по-прежнему сидит хрустальная мечта моей юности. Теперь я не сделаю уже такого глупого перехода через границу к румынским боярам, сигуранца проклятая», — не проговорил последние слова, а зло прошипел обворованный потомок янычаров.
— Уу-х, — проскрипел онзубами и пристукнул кулаком по ладони другой руки, чуть, было, не выронив свой газетный сверток.
Остап вышел на проспект Ленина и остановился как вкопанный. Перед ним, ударяя броским шрифтом по глазам, на тумбе висела красочная афиша:
— Глухой! — радостно засмеялся Остап, как человек нашедший вдруг свою потерянную ценность, — С моей «Шеей»! Ну плагиатор! — мстительно прокричал потомок янычаров.
Здесь надо пояснить, почему эта афиша вызвала у великого комбинатора такие эмоциональные слова.
После краха конторы «Рога и копыта» Бендер оказался в безденежном состоянии. Проезжая мимо І-й Черноморской кинофабрики у него родилась мысль написать киносценарий для многометражного фильма.
Живя на постоялом дворе, Остап при свете керосиновой коптилки за ночь написал киносценарий под названием «Шея». Утром понес его на фабрику. Пробившись сквозь ералаш, царящий там, Бендер предложил свой сценарий.