Дальнейшие похождения Остапа Бендера
Шрифт:
В ушах Бендера отчетливо послышался стук аппарата Бодо. На бегущей из-под его клавиш ленте приказной голос читал:
«Всем, всем, всем областным и районным отделениям уголовного розыска. Задержать машину марки «изотта-фрасхини», цвет голубой. Пассажиров арестовать и препроводить в управление НКВД Киева…».
И вот их автомобиль на каком-то дорожном перекрестке останавливает группа энкавэдистов, которых Бендер видел будто в доме ВУАКа. Злорадно улыбаясь, старший из них сквозь зубы процедил:
— Ага, голубая «изотта-фраскини»! Вот вы и попались,
И тут остальные хороводом трижды закричали:
— Бей врагов народа! Бей их автомобиль!
Энкавэдисты вдруг превратились в страшных громил, в руках которых замелькали железные прутья и они изо всех сил начали разбивать любимцу Козлевича.
Боже! Что туг поднялось! Адам упал пред погромщиками на колени и начал причитать по-польски, из чего можно было только понять:
— Матка боска! Матка боска!..
Балаганов мышью юркнул в стог соломы и начал прятать заветный пояс с деньгами, которые он носил вокруг талии, после того, как они изъяли деньги из банка.
Остап, гордо вскинув голову, держа ногу на подножке автомобиля, кричал:
— Не имеете права! Не имеете права!
И тут он увидел возникшую откуда-то энкавэдистку Клару. Она хохотала и отвечала:
— Имеем, имеем, имеем…
После этих слов Бендер проснулся и сел на кровати, обвода комнату своими черкесскими глазами. Смахнул со лба выступившую испарину от страшного сна.
Балаганов спал безмятежным сном на соседней кровати, тихо посапывая.
За окном уже рассвело, и новый день вступал в свои права.
Остап отыскал в коридоре рукомойник, умылся, вытер лицо хозяйским полотенцем и, не повесив его еще на гвоздь, произнес вслух:
— Как же это ты, Ося, не учел? Если и замел следы отъездом в дальние экспедиции, то машина… это…
Глядя перед собой в пространство, Остап ткнул полотенце на гвоздь и, не заметив, что оно упало на пол, вернулся в комнату. Растолкав Балаганова к подъему, он скучно сказал:
— Проснитесь, беженец, нас ждет небезопасная дорога.
— А-а, что? Почему небезопасная, командор? — зачесал златокудрую голову молочный брат.
— Собирайтесь, Шура, — приказал Бендер и вышел из комнаты.
Козлевич ночевал в машине, откинув спинку сидения. Он боялся, что его любимицу если не уведут, то обрежут кожу с сидений. А кожа была великолепная и вполне годилась для пошива обуви сапожниками-кустарями.
И когда Остап вышел во двор, то увидел, что Адам Казимирович уже обхаживает, по своему обыкновению, автомобиль. Подливает бензин из бидона в бак, проверяет уровень масла, протирает стекла, фары, и, конечно, мокрой ветошью обмывает лаковые бока кузова.
Остап некоторое время наблюдал за старанием своего друга-автомеханика, а затем подошел ближе, поздоровался и тихо сказал:
— Знаешь, Адам… — Бендеру очень не хотелось травмировать нежного Козлевича, ко он все же сказал — Нам придется расстаться с нашей красавицей «изоттой…»
Адам Казимирович в это время полоскал обтирочную тряпку в ведре и, услышав эти слова, медленно поднял голову и глазами
Остапу показалось, что кончики запорожских усов Козлевича зашевелились и поднялись к щекам.
— Как расстаться? — вымолвил он. — Остап Ибрагимович! — вдруг закричал он.
На этот крик из ночлежки выскочил с полотенцем в руке Балаганов, испуганно глядя то на Козлевича, то на Бендера.
— Что, что, что? — затараторил он. — Что случилось, командор? Адам Казимирович?
Бендер молчал. Затем спокойно подошел к Козлевичу, обнял его и голосом как можно ласковым сказал:
— Славный наш и нежный Адам Казимирович, не расстраивайтесь. Взамен «изотты» мы купим другой автомобиль. Другой марки и совсем иного цвета. Эта машина уже известна НКВД. Это мой промах, друзья. Если наши пути-дороги органам неизвестны, то автомобиль это тот же указатель для уголовного розыска. А вместе с ним и мы будем задержаны. Вам понятно мое объяснение? — спросил он.
— Нет, не понятно, — вырвалось у Козлевича.
— Бросьте бояться, Бендер, — недовольно сказал Балаганов. — Надо ехать и дальше на автомобиле.
— Поедем, но только до Харькова, — холодно сказал Остап. — И окольными дорогами.
У Козлевича выступил на лице пот от такого удара.
— Зачем же с ней расставаться? — сказал он, отдуваясь, от чего его усы отклонялись от своего привычного положения. — Так расстаться. Это… объясните, Остап Ибрагимович.
— Иными словами, вы хотите знать, почему это я именно сейчас пришел к такому решению? На это отвечу — вот почему…
И Остап подробно, немного приукрасив, поведал своим друзьям о своем сне.
— Ой, мама! — съежился Балаганов, когда их начальник закончил свой рассказ. — Это Всевышний нам подсказывает.
Козлевич молчал, держа все время в опущенной руке мокрую тряпку, из которой капала вода. Затем выплеснул воду из ведра и по-хозяйски выкрутил ее. Тихо спросил:
— А как расстаться, командор? Сжечь, утопить? Перекрасить?
— Нет, Адам. Не то и не другое, дорогой. Перекрасить как в свое время нашу «Антилопу» из зеленого в желтый цвет, а сейчас «изотту» из голубого в какой-нибудь другой, ничего не получится. Перекраска фабричного лимузина сразу же бросится в глаза первому встречному нам постовому милиционеру. А вот как продать, нам надо подумать, детушки вы мои. А сейчас в путь! И по окольным дорогам, подальше не только от больших городов, но и от городишек, камрады.
Остап и Балаганов еще ни разу не видели Козлевича таким грустным, убитым предстоящим расставанием со своей любимицей.
И когда ехали, все трое молчали. Понимая состояние легко ранимого Адама, Остап тронул его за плечо и тихо промолвил:
— Что поделаешь, Адам. Наше предпринимательство требует жертв, как и искусство, друг мой. Деньги есть. Мы купим машину другой марки и другого цвета. «Линкольн», «Форд», «Шевроле», «БМВ», «Опель», а может быть, и «Лорен-дитрих», как называлась наша «Антилопа». И еще какую другую, правда, Шура?