Дальние края
Шрифт:
День был на исходе.
Хоа и Минь прогуливались, взявшись за руки. Конечно, другой рукой Хоа завладела Няй. Она не отставала от Хоа ни на шаг, и ее маленькие деревянные сандалии постукивали по твердой, как фаянс, дороге. Подружки решили пройтись до моста через реку Хен — может, там, у воды, прохладнее.
Минь по пути болтала без умолку:
— Нас здесь двенадцать человек, детей погибших солдат. Мы считаемся приемными детьми госхоза. Все родом из Тхань-хоа [28] , одна я родилась неподалеку от Хай-зыонга [29] .
28
Тхань-хоа— провинция и административный центр на юге ДРВ, на берегу моря.
29
Хай-зыонг— провинция и административный центр на западе ДРВ, между Ханоем и Хайфоном.
Она помолчала, словно стараясь удержать всплывшие в памяти неясные образы. Та-та-та… та-та-та! — стучат колеса. Бегут груженые вагоны из Ханоя к морю и потом возвращаются назад мимо ее дома. А по ночам от паровозных гудков дрожит потемневшее небо. Маленький домик стоит у вокзала, и гудки каждый раз будят ее ночью…
— Папу убили на фронте в пятидесятом году, — продолжала она; лицо ее погрустнело, и голос вдруг задрожал. — А мама тогда… сошла с ума. Она и сейчас в больнице… Старшего брата взял на обеспечение наш деревенский кооператив; он в этом году кончает десятый класс. Ну, а я с дядей в Тхань-хоа уехала, потом перебралась сюда… В общем, уже пять лет, как я уехала из дому.
Минь поглядела на подругу и увидала, что глаза ее стали как будто еще темнее.
— У каждого из нас, двенадцати, такая судьба. Отцы погибли на войне, матери вышли во второй раз замуж или больны, а у кого и умерли. У двух-трех есть братья и сестры. В общем — сироты.
У Хоа на глаза навернулись слезы, и она закусила губу, чтоб не расплакаться. Слово «сирота» больно отозвалось в ее сердце. Она сжала покрепче мягкую ручонку Ни Ай.
Вот и поворот дороги. Между мастерскими и спортплощадкой, которую здесь называли стадионом, несколько мужчин разговаривали около стоявшего трактора. Один из них, с коротко остриженными волосами, самый высокий и широкоплечий, одетый в выцветший синий комбинезон, ругал кого-то, покраснев от возмущения и гнева:
— Вы представьте себе, товарищи! Если наши близкие на Юге, проливающие кровь в боях с американскими интервентами и их прислужниками, узнают, что среди нас, выходцев с Юга, здесь, на Севере, в госхозе «Единение», есть нерадивые работники, что они подумают?! И когда страна объединится, что скажем мы, вернувшись на Юг, нашим друзьям о том, как трудились во имя объединения родины?! Сооружаете у себя на голове модную прическу? Щеголяете в беленьких костюмчиках? Конечно, хороший рабочий и приодеться может. Но разве это для него главное? Нет, сначала пусть хорошеет наш каучук и кофе…
Проходя мимо, Минь и Хоа ускорили шаг, так что Ни Ай пришлось припуститься за ними бегом. Девочки понимали: разговор этот не для них. Когда они завернули за угол, Минь пояснила:
— Высокий, тот, что говорил, — это дядя Тхай, директор нашего госхоза. А другие…
Они миновали стадион и пошли мимо холмов, засаженных кофейными деревьями, спускавшимися
На обратном пути Минь рассказала, что завтра утром она уезжает отдыхать в Шам-шон [30] , и пригласила Хоа сегодня на вечер самодеятельности, посвященный проводам двенадцати детей госхоза, уезжающих к морю. Там соберется вся детвора и будет очень весело.
— Как? — удивилась Хоа. — Ты завтра уже уезжаешь?
— Да. Но ненадолго, мы через десять дней вернемся.
— Вчера только познакомились и уже расстаемся, — огорчилась Хоа.
30
Шам-шон— курортное место в горах у моря в провинции Тхань-хоа.
— Знаешь, Хоа, я буду скучать по тебе. Ты приходи на наш вечер, ладно?
Она покачала головой:
— Я ведь не одна, у меня Ни Ай. И потом, я стесняюсь: кроме тебя, я там никого не знаю. Да и какое это веселье — проводы? Я в Хайфоне тоже никого из подруг не провожала.
— Приходи. Я тебя познакомлю со всеми, с нашим отрядом. И ребята, что приехали к нам сюда на каникулы, как и ты, тоже придут. Нгок, тот длинноногий из библиотеки, явится непременно. Он здесь уже третье лето и участвует во всех наших отрядных делах.
— Ну, мы с ним люди разные…
По правде говоря, Хоа с самого своего приезда в госхоз только и мечтала о том, как она встретит здесь друзей-пионеров, повяжет на шею красный галстук и придет на собрание отряда. Но когда Минь пригласила ее, Хоа вдруг застеснялась, решив, что она здесь чужая и ни с кем не знакома. А услыхав еще о Нгоке, она сразу решила: не пойду! Она ведь не такая, как этот Чан Хынг Дао, чтоб выставлять себя перед всеми напоказ.
Откуда ей было знать, что вечером все сложится по-другому.
Когда дети собрались на площадке перед клубом и стали громко петь и веселиться, Няй тотчас потребовала, чтобы Хоа отвела ее туда, где музыка. Хоа и сама теперь была бы не прочь взглянуть на ребят и послушать песни. Но делать нечего: раз уж она сказала Минь, что не придет, надо сидеть дома… Зато отговорить Ни Ай было очень трудно.
— Прошу тебя, миленькая, давай останемся дома, — умоляла Хоа. — Мне неловко, я никого из них раньше в глаза не видела. Потом я познакомлюсь с ними, и мы будем вместе петь и играть… Честное слово, я стесняюсь…
Но Ни Ай отвечала одно:
— Пошли!
Тогда Хоа решила отправить ее на вечер с кем-нибудь другим, но она наотрез отказалась от провожатых и горько рыдала во дворе.
— Вот видишь, Няй, — сказала Хоа, — я тебя всегда жалею, а ты не хочешь хоть раз меня пожалеть.
— A-а, опять называешь меня Няй!
Она давно уже не возражала против этой клички, но сейчас заупрямилась снова.
— Ни Ай, Ни Ай… Просто, я оговорилась.
В конце концов Няй победила. Она заставила Хоа подвести ее прямо к площадке, где собрались ребята. Но тут у нее вроде проснулась совесть, и она согласилась спрятаться за молодыми кофейными деревцами и оттуда любоваться заманчивым зрелищем.