Дальняя бомбардировочная...

Голованов Александр Евгеньевич

Радиус действия самолетов Ил-4 не позволял свободно летать по глубоким тылам противника и доставать такие объекты, как, скажем, Берлин или равные ему по дальности. Обстановка же требовала, и притом настоятельно, наносить такие удары. Не имея твердой уверенности, что всякий раз по условиям погоды Ил-4 дойдут до таких целей, приходилось ограничивать их вылеты на указанные объекты. [181] Требовалось дополнительное горючее, что могло быть сделано или за счет увеличения полетного веса самолета, или за счет снижения боевой нагрузки. Естественно, о снижении тоннажа бомб не могло быть и речи. Следовательно, оставался один выход — увеличить предельно допустимый полетный вес самолета. Без конструктора делать этого

нельзя, ибо это касается прочности самого самолета, или, как принято говорить, прочности его конструкции. Предельно допустимый перегрузочный вес самолета допускается лишь в исключительных случаях, поэтому согласия от Сергея Владимировича на увеличение предельного полетного веса машины еще на 500 килограммов мы не получили.

Некоторое время спустя в сводках Совинформбюро стали появляться, и довольно часто, сообщения о наших налетах на Берлин и другие объекты противника, расположенные в глубоких тылах. В сообщениях говорилось о налетах больших групп наших самолетов. Для С. В. Ильюшина было совершенно ясно, что здесь используются или его самолеты, или в АДД появились еще какие-то новые, неизвестные для него, летательные аппараты с большим радиусом действия.

Через некоторое время Сергей Владимирович заехал ко мне узнать, в чем дело. Услышав, что мы летаем на его самолетах, не снижая боевой нагрузки, а для увеличения запаса топлива используем подвесные баки, куда вмещается 500 литров бензина, и что благодаря этому увеличился соответственно и предельный полетный вес самолета, был несколько удивлен нашей самостоятельностью в принятии такого решения, но ничего не сказал и, распрощавшись, уехал. Некоторое время спустя Сергей Владимирович прислал официальное уведомление о своем разрешении на увеличение полетного веса его самолета. С таким полетным весом мы пролетали всю войну, и, когда летали не на предельный радиус, за счет разрешенного конструктором увеличенного полетного веса самолета брали дополнительную бомбовую нагрузку. Прочность конструкции Ил-4 оказалась весьма высокой. Имея подчас серьезные повреждения, что видно на помещенных в книге фотографиях, самолет все же возвращался домой, как говорят, на «честном слове».

Но вернемся к нашей боевой работе на Севере. Применение самолетов Ил-4 для уничтожения авиации противника на его аэродромах полностью себя оправдало. Нужно сказать, что Сталин в дальнейшем не раз вспоминал происшедший в период подготовки этих операций эпизод.

Когда впоследствии командование АДД, высказывало свои возражения по тому или иному вопросу, нас всегда внимательно выслушивали в Ставке, и эпизодов, подобных приведенному, больше не было. [182]

Когда же наше мнение противоречило другим предложениям, Сталин спрашивал, будет ли выполнено задание, и, получив утвердительный ответ, всегда соглашался с нашим мнением. Но пришло это не сразу. Такое доверие мы заслужили потому, что АДД всегда выполняла то, за что бралась, и в то же время мы смело докладывали о невозможности выполнения тех или иных задач, которые нам хотели поставить. Вот один из примеров.

Во второй половине июня я был вызван в Ставку, где получил указание — всеми силами, имеющимися в АДД, нанести удар по Берлину. Вернувшись в штаб, мы произвели детальные расчеты, из которых стало ясно, что наши самолеты отбомбятся незадолго до рассвета и обратный полет будет проходить практически в дневных условиях над территорией, занятой противником. Конечно, немцы не станут равнодушно созерцать наши самолеты, возвращающиеся с боевого задания, и примут все меры к перехвату их и уничтожению. Тем более что насыщенность истребительной авиацией во фронтовой полосе у немцев была тогда значительной. Возможные потери самолетов АДД могли быть столь большими, что возникала угроза нашей дальнейшей боевой деятельности.

Перед нами встал вопрос:

что делать? Выполнять полученное задание или идти докладывать о нецелесообразности, а проще говоря, о невозможности выполнить его в данное время из-за вероятных огромных потерь? Конечно, проще было выполнить: война есть война, и без потерь она не бывает. Однако мы не считали правильным приступать к выполнению поставленной задачи, не доложив о возможных последствиях. А главное, не только доложить, но и посоветовать выполнение этого задания отложить на более позднее время.

Проверив еще раз расчеты, посоветовавшись со своими товарищами, я поехал в Ставку. Как уже предвидит читатель, мой доклад о невозможности выполнить поставленную задачу без неоправданных потерь и предложение о переносе его на более позднее время, мягко говоря, восхищения не вызвали. Сталин выразил сильное недовольство такой постановкой вопроса. Мне показалось, из-за предложенного переноса что-то серьезное нарушалось в его планах, но что, он не высказал. Сталин подверг детальной проверке все представленные расчеты, вызвав для этого специалистов из ВВС и Гидрометеослужбы. Проверяющие подтвердили, что данные о светлом времени суток соответствуют указанным в наших расчетах, что маршрут нами выбран наикратчайший и средняя скорость полета рассчитана правильно. Исходя из этого, мы также правильно назначили время вылета, а следовательно, время бомбометания и возвращения на свою территорию. После проверки наших данных специалисты были отпущены, так и не узнав истинных причин вызова. [183]

Теперь нужно было принимать решение: подтвердить отданное раньше распоряжение или согласиться с внесенным предложением и отложить выполнение поставленной задачи на более позднее время.

Сталин по своему обыкновению прохаживался по кабинету и размышлял. А подумать было над чем. Ясно, что по каким-то ему одному известным причинам нужно было нанести удар по Берлину. Возможно, он дал по этому поводу какие-то обещания союзникам, а свои обещания, как известно, он всегда выполнял. Выслушав же наши доводы, Сталин не торопился с решением.

Общаясь со Сталиным, я уже давно заметил, что логичное, короткое и ясное изложение того или иного вопроса производило на него определенное впечатление, я бы даже сказал — влияние. И логики, и ясности в доложенных соображениях было достаточно для того, чтобы отчетливо представить себе создавшееся положение.

— Когда вы считаете возможным возобновить налеты на Берлин? — наконец спросил он.

Я назвал месяц и число.

— Это точно?

— Совершенно точно, товарищ Сталин, если не помешает погода.

Походив еще немного, Сталин сказал:

— Ничего не поделаешь, придется с вами согласиться.

Разговор был окончен.

Чтобы завершить разговор об этом эпизоде, должен сказать, что ровно в полночь названного мною в качестве возможного для бомбардировки Берлина числа позвонил Сталин. Поздоровавшись, он спросил, не забыл ли я, какое сегодня число. И, услышав, что группа самолетов в такое-то время вылетела на выполнение задания, полученного нами в июне, и через несколько минут начнется бомбежка Берлина, он пожелал нашим летчикам удачи.

Контролировать исполнение принятых решений или отданных распоряжений — было у Сталина правилом. Спрос за их выполнение был всегда строг.

Миссия в Америку

Не помню точно, в феврале или марте 1942 года Сталин поинтересовался, в каких районах Севера довелось мне летать. Рассказав коротко о своей работе в Восточно-Сибирском управлении ГВФ, а кстати, и о всех перипетиях, которые со мной там были, я выжидающе замолчал.

— Нужно будет организовать нам трассу на Аляску, скажем, в Фэрбенкс, — неторопливо произнес Сталин и продолжил: — Как вы думаете, трудно это будет? [184]