Дальше самых далеких звезд
Шрифт:
– Предки всегда с нами, – промолвил Вастар, поглаживая пальцами висок Охотника. – Мы носим их в себе, и как бы далеко ты ни очутился, Калеб с южного острова, твои предки будут с тобой. Я их вижу… женщины… очень много разных женщин… а мужчины такие же, как ты, с короткими шеями и руками… сильные мужи, сильные и безжалостные… – Теперь Вастар шептал тихо, будто в забытьи, прикрыв глаза пергаментными веками. – Удивительные лица… волос на головах мало, зато растут вокруг губ… крепкие телом воины… прежде плавали по соленым водам, плавали и сражались, но с течением лет… долгих, долгих
Он вздрогнул и смолк. Веки вождя поднялись, он отнял ладонь от виска Калеба и теперь смотрел на него в упор, будто потрясенный картинами былого. Или настоящего?..
Вастар придвинулся ближе, и Охотник заметил, что лоб его покрыт испариной и в уголках рта пролегли лучики тонких морщин. Вероятно, общение с предками Калеба Эриксона потребовало много сил, и удивляться этому не приходилось – все они были людьми суровыми и не слишком разговорчивыми.
– Где быть-есть твой остров и твое гнездо? – тихо произнес Вастар. – В небесах, где кружатся звезды? Я видел… видел твоих предков… не тех далеких воинов, других… они уже не странствуют по морям, их корабли плывут в пустоте… в великой и безмерной пустоте…
Калеб повел плечами. Истома, сковавшая его мышцы, растаяла, сменившись привычной остротою чувств. Он отхлебнул вина, прищурился и молвил:
– Если желаешь, я расскажу про свое гнездо. Но сначала – что поведали тебе мои предки?
– Мне – ничего. Через меня они говорят с тобой, Калеб из великой пустоты. Я видел их, я их слышал, но были они немногословны.
– Но что-то же сказали?
– Да. Храни, что имеешь.
– И это все?
– Все, Калеб, сын Рагнара, внук Херлуфа. Разве тебе этого мало?
«И правда, добрался ведь до предков! – подумал Калеб. – Мудрый старец! Мудрый и очень искусный! Брату Хакко до него как черепахе до солнца!»
Он покосился на площадь за окном. Тень от каменного столба начала расти – полдень миновал. Острый конец тени протянулся к вратам, выходившим к одной из восточных улиц.
– Скоро в Парао Ульфи появятся другие люди, подобные мне, – молвил Калеб, прерывая тишину. – Трое мужчин и женщина… Они спустятся с неба на летающей лодке. Хочется верить, что у них… у нас… не будет неприятностей.
– Не будет, – произнес Вастар. – Но в Дни Безумия вам лучше отослать слуг и не спускаться со своего утеса.
– Рассказать, зачем мы прилетели?
– Не нужно. Я знаю. Сартак поведал мне об этом.
– Сартак?
– Мой родич. Говорящий с предками из речного гнезда.
Калеб, пораженный, уставился на вождя. Видения кровавой схватки мелькали перед ним, он слышал звон и лязг клинков, топот наступающей пехоты, жуткий рев буа и вопли умирающих. На миг ему почудилось, что дым погребальных костров затмил солнце.
– Твой родич – один из вождей Окатро Куао?
– Так быть-есть.
– Но это же ваши враги! Вы бились с ними! Вы резали их воинов, а они не щадили ваших! Я был там и видел!
– Видел, но не понял, – отозвался Вастар. – Мы не враждуем с Окатро Куао. Не враждуем с Уан Бо, Ирим Лаа Туан и другими гнездами, но в Пору Заката битвы неизбежны. Они позволяют уничтожить самых яростных и отдалить Дни Безумия. – Усмешка
Действительно так, решил Калеб. Теперь перед ним всплыли картины из галерей этого огромного дворца, но он постарался забыть о них – по крайней мере, на время. Эти видения не повергали его в ужас, но были столь же горькими, как память о товарищах, погибших в болотах Пьяной Топи.
– Дружеская услуга… – повторил он. – Теперь я понимаю… Но позволь спросить о людях, прилетевших в речное гнездо. Их убили, но почему? Сартак об этом говорил?
– Да. Они попытались войти в Пещеры и были растерзаны. Не смогли принять неизбежное, то, что ждет наш мир… Так сказал мой родич. – Вождь глядел на Калеба со странным выражением жалости и грусти. – Вы, люди с небес, прилетели к нам в плохие времена. Я не имею власти над вами и не могу указывать… Желаете, останьтесь здесь, но лучше бы вам вернуться обратно.
Вастар поднялся. В своем хитоне из темной ткани он походил на изваяние, на одну из сотен статуй, заполнявших галереи. Но их лица искажали ярость, страх, безумие, а старый вождь был спокоен. Спокоен, как человек, примирившийся с судьбой.
– Теперь иди, Калеб, сын Рагнара. Иди и помни, что сказали предки. У нас есть лишь то, что мы боимся потерять – женщина, друг и собственная жизнь… И потому храни, что имеешь.
Он вернулся голодным и слишком усталым, чтобы сразу говорить с Аригато. Велел подать еду в сад, уселся на циновке под деревьями и принялся за жареную рыбу и лепешки, запивая их темным густым вином. Вино было не хуже, чем у Вастара.
Служили ему Ситра и Фейла. Ситра подливала Калебу вина и сладко улыбалась – должно быть, предвкушая ночь любви и будущие радости. Фейла молча таскала с кухни лепешки и рыбу. Эта угрюмая женщина казалась погруженной в вечную печаль, и теперь, побывав в Доме Памяти, Охотник знал, что основания к этому были. Фейла выглядела молодой или, как и другие борги, не старой, но шрам на щеке, у левого уха, сильно ее уродовал. Рана зажила, но Калеб, понимавший толк в таких вещах, мог поклясться, что нанесли ее дубинкой с шипами, месяцев пять-шесть назад.
Он ел, стараясь не смотреть на Ситру, да и на Фейлу тоже. При взгляде на них вспоминалась одна из картин – возможно, самая выразительная: нагая девушка с искаженным мукой лицом в пасти какой-то хищной твари. Тварь изображалась без подробностей, клыки и выкаченные глаза, а вот девицу нарисовали так, что в дрожь бросало. Она была очень похожа на Дайану Кхан.
Калеб закончил с едой и отослал женщин, буркнув, что эту ночь он проведет один. Ситру это не обрадовало, но возражать она не стала; вероятно, вспомнился ей собственный визит в Дом Памяти. После него не всякий мог уснуть – тем более предаться любовным утехам. К тому же звучал в голове Калеба совет предков: храни, что имеешь. Этот мир, как и Ситра с Зарайей, не относился к главным его сокровищам.