Дама с элементами безумия
Шрифт:
– У меня нет вкуса, - призналась Вера.
– Не в этом дело! Ты просто себя не любишь. Если не любишь, то и не балуешь. Вот мужа ты любила... любишь?
– поправился он.
– Вижу - любишь. Его небось баловала, шмотки дорогие покупала. И вкус был?
– Был, - кивнула Вера Иннокентьевна, - в мужской одежде я лучше разбираюсь, чем в женской. Вижу, что идет... шло мужу, что совсем не в дугу.
– Занятно, - хмыкнул Кудесников.
– Получается, твой муж ходил "кум королю сват министру", этакий щеголь-моголь, а ты рядышком семенила, как... Лучше я промолчу, чтобы не обидеть.
– Лучше промолчи, - окрысилась
Разговор происходил после покупки веселенького платья. Хватило всего одного слова нового друга, чтобы вернуть ее из сказки в реальность.
Вера мысленно уговаривала себя не реветь, напоминала, что за три месяца одиночества выплакалась на всю оставшуюся жизнь вперед. Довольно!
Мужчина, он же новый друг, стоял рядом и что-то говорил. Она не слушала, не до него ей было. Тоска по мужу накатила с новой силой. Поняла, что не хочет его видеть, не хочет этой встречи в ресторане... Ничего не хочет... Потому что знает, Федька к ней не вернется как бы она не выглядела. Он любит другую женщину, молодую с длинными манекенщицкими ногами, с тонкой талией... Мымру он любит, а не ее, Веру, мать его сына Васи. Надоела она ему... Та, которую любил когда-то, на руках носил, цветы охапками дарил, полевые, ее, прежней, уже нет... Но никогда Федька ее не баловал, не умилялся от ее вида, не говорил комплиментов. Она считала, что так и должно быть. И подарков почти не дарил... Вот только колечко, ставшее причиной раздора. Наверное, грехи замаливал... Точно изменил ей с какой-нибудь мымрой. Но в ту пору еще любил жену, меньше, чем в молодости, но любил, потому и клялся: не было ничего, он ей верен. Время прошло, окончательно разлюбил, ни единой капельки любви в сердце не осталось. Держался рядом из-за комфорта. Комфортно ему было с Верой. А с мымрой не очень комфортно. Федька пребывал в раздумьях - что выбрать: комфорт или любовь? Выбрал любовь. Потому что еще не дряхлый старик. Ровесник Веры. Это женщина в сорок пять - подсохшая ягода, а мужик в сорок пять еще... мужик, детей наплодит...
– Вера! Тебе эти понравились?
– сквозь пелену грусти прорвался к ней голос нового друга.
Что ему нужно, чего он добивается? Надоели ей все, он в том числе. Он больше других: другие хотя бы не изображают из себя заинтересованных лиц, не дурят голову, а проходят мимо, не замечая. Потому что она - пустое место.
Ираклий дурит ей голову, а она позволяет: не хочет быть пустым местом, хочет быть... желанной. Что в этом удивительного? Любая женщина хочет быть желанной. И еще хочет быть красивой, хочет быть ухоженной.
А Вера хочет? Вера "катается на качелях" - вверх, вниз, вверх, вниз: то хочет, то не хочет. Пять минут назад радовалась обнове, глаза загорелись, как у голодной кошки перед полной миской молока, а потом раз и потухли глаза - молока не хочется, хочется рыбки. С голодухи не перебирала бы харчами. Перебирает. Значит, еще не оскелетилась совсем...
Что же делать? Как выкрутиться, чтобы не обидеть человека, который проникся к ней симпатией, так ей хочется думать, и расстаться навсегда?
Или... у него свои цели касательно нее? Скажем так - непорядочные?
О чем это она? О том, что молодой мужчина хочет ее совратить? Ее, засохшую ягоду, забитую женщину, зациклившуюся на муже? А то Ираклий
Друг неизвестно откуда свалился ей на голову и заставляет жить по указке. Что изменилось? Ничего не изменилось.
Вера только сейчас заметила летние туфли на своих ногах. Поняла, что сидит на пуфике в магазине обуви, держит в руках симпатичную сумку - ту самую, за которую зацепился взгляд. Взгляд зацепился бы за что угодно, лишь бы зацепиться.
– Ираклий, пойдем отсюда, - прошептала Вера.
– Я ничего не хочу. Не надо мне ничего. И платье давай вернем в магазин. Так можно?
– Можно всё. Но нужно ли?
– Нужно.
– Позволь мне настоять на своем - мы сейчас купим эти туфли, эту сумочку, потом отправимся в салон красоты, а потом... в ресторан, где тебя будет ждать... один мужчина. Ты придешь к нему на встречу с другим мужчиной. И этот другой сразу уйдет, едва ты поведешь бровью. Я сразу все пойму. И не буду вам мешать. Как тебе такой вариант?
– Я... не знаю, - промямлила Вера Иннокентьевна.
– Уже лучше, есть подвижки в правильном направлении. Подумай еще.
– Я согласна...
– Моей голове так легко стало, - призналась Вера на ступеньках салона красоты после преображения.
– И цвет волос как будто мой и не мой одновременно. Блестящие. Здорово получилось.
– Она потрясла головой, волосы защекотали шею.
– Времени у нас в обрез. Сейчас я подброшу тебя до дома, сам мотнусь к себе, приведу себя в божеский вид, и ровно в пять буду ждать тебя у подъезда. И не смей забивать голову всякой чепухой. Я имею в виду переживания.
– У меня прекрасное настроение. Благодаря тебе, заметь.
– Рад слышать...
Все прошло по плану - ровно в пять счастливая и слегка уставшая от любований на себя в зеркале Вера вышла из подъезда и села в автомобиль Ираклия Кудесникова. На этот раз на Ираклии были темные брюки и белоснежная сорочка. Хоть сейчас в загс... На радость или на беду Веры щетина на его лице осталась - занимала свое почетное, притягательное, место. Про глаза вообще говорить не стоит - глаза сводили ее с ума.
Ресторан, где ей назначил встречу Фидель, находился на окраине города. Ресторан Вере был известен - в нем отмечали юбилеи все их приятели. Приятели Фиделя. Вера была бесплатным приложением к мужу. Туда новые друзья и направились.
– Не сиди как на похоронах!
– приказал ей Ираклий, когда они остановились на светофоре.
– Вышла такая сияющая, чем дальше, тем все хуже и хуже.
– Не выдумывай!
– Я не слепой, я очень даже наблюдательный.
– Хвастун!
– Ты забыла мое имя?
– усмехнулся он.
– Как тебя друзья называют? Не всегда же обращаются к тебе официально - Ираклий.
– Друзья называют Ирэк. Но чаще - Кудес. Со школьной скамьи так повелось.
– Мне не нравится. Я буду называть тебя Ираклий.
– Вера, мне кажется, ты сейчас расплачешься. Так?
– Тебе только кажется.
– Послушай меня, девочка Вера. Принимай изменения в жизни с благодарностью. Вот жила ты по расписанию, однообразно и скучно...
– Меня все в моей жизни устраивало, - перебила Попугаева.