Дама с горгульей
Шрифт:
Агриппина в одежде легла на кровать и замерла, выдавив из головы все мысли, а из сердца чувства, оледенев, не позволяя себе ни думать, ни шевелиться.
Артем стоял, глядя остекленевшими глазами на закрывшуюся за Гриппой дверь спальни.
Идиот! Какой же он идиот! Целый день пестовал собственную уязвленную гордыню и даже на секунду не задумался, что довелось пережить за последние сутки любимой женщине. Вчера у него, бедняжки, видите ли, голова раскалывалась, и он даже не удосужился спросить, а как себя чувствует девушка после такого потрясения. Ее похитили бандиты прямо посреди людного проспекта,
Артем решительно шагнул к спальне и приготовился постучать. Вот сейчас войдет и все ей скажет. Ноги приросли к полу, рука безвольно опустилась. Все скажет? Что именно «все»? «Агриппина, я люблю тебя, выходи за меня замуж»? После всего, что было?
Сокольский тихо отошел от двери. Нет, больше он не может позволить себе ни одного промаха, и так совершил слишком много ошибок. Сперва надо все обдумать. Как следует, хладнокровно, иначе точно ее потеряет. И, выключив верхний свет, Артем уселся на диван. Опустив подбородок на сцепленные в замок руки, крепко задумался.
Глава 21
Агриппина приехала в дом с химерами около одиннадцати. Сегодня утром они с Сокольским сказали друг другу всего несколько слов. Да и о чем было говорить? Для девушки все было ясно. А у главы департамента безопасности намечался трудный, важный день, и он был полностью погружен в себя, так что почти не обращал на нее внимания.
Едва прибыли к родителям, Артем Георгиевич сразу ушел к отцу, а Гриппа поднялась к себе. Последнее время у нее появилась привычка каждый день менять наряды, делать макияж и прическу. Эта глупость уже превратилась в потребность, и ей даже пришлось убеждать себя, что, как только прекратятся ее встречи с Сокольским и ее жизнь войдет в обычную, рутинную колею, смешная потребность исчезнет так же неожиданно и легко, как и появилась.
Артем сказал, что сегодня в доме соберутся все заинтересованные в деле лица – Коробицкие, Тиховлизы и Сидоренко, поэтому Агриппине хотелось не ударить в грязь лицом и выглядеть не хуже прочих дам. Тем более что там будет мама, а это высокая планка, ведь соответствовать Елене Сергеевне дело непростое.
Всю дорогу девушка думала о том, как теперь будут складываться ее отношения с родственниками. С Анжелой, Валерием, Феликсом, с отцом и матерью. Ей хотелось стать к ним добрее, внимательнее, попробовать наладить с сестрой хорошие отношения. В конце концов, они действительно сестры, пусть и только по отцу.
Пофистал Тарасович Тиховлиз входил в дом Начинкиных, как картежник, садящийся играть в покер с более опытным игроком, зная, что в рукаве припрятана пара тузов. Как полководец, идущий на битву с превосходящим
Лицо Пофистала Тарасовича было спокойно и благостно, весь облик излучал кротость и покорность судьбе. Но глаза были злыми, сильными и потому скрывались под приопущенными тяжелыми веками. Опущенными настолько, что со стороны казалось, будто мужчина идет с закрытыми глазами.
В знакомый начинкинский кабинет он входил без страха. Чего бояться человеку, дошедшему до последней черты и готовому ко всему? Оружие брать с собой Тиховлиз не стал. Бессмысленно. Да и вряд ли ему грозит немедленная физическая расправа. Если смерть и настигнет его в ближайшее время, то, скорее всего, неожиданно и, возможно, в людном месте. Например, с ним случится авария, или сердечный приступ, или еще какая-нибудь напасть. А его задача напасть отвести. И у него было средство это сделать. Тот самый туз в рукаве, о котором «дорогой благодетель» Вольдемар Сигизмундович, вероятно, до сих пор не подозревает. Данный фактор – неведение Начинкина – вызывал особую злорадную гордость в душе Пофистала Тарасовича.
Войдя в кабинет, Тиховлиз быстрым взглядом, не поднимая век, оценил обстановку.
Вольдемар Сигизмундович сидел за своим огромным столом, слева, чуть в стороне, небрежно закинув ногу на ногу, расположился его верный прихвостень Артем Сокольский. «Ясненько, – улыбнулся про себя Пофистал Тарасович, – боятся, что кидаться стану. Нет, голубчики, не надейтесь. Кидаться, скорее всего, буду не я, а потому сядем чинно по другую сторону начальственного стола, подальше от хозяина, чтобы его рученьки не смогли до моего горла дотянуться, когда час придет».
Если бы выдержка хоть на миг изменила Тиховлизу, то, вероятно, и Вольдемар Сигизмундович, и Артем Георгиевич содрогнулись бы при виде сочащейся из него ненависти. Она расползалась вокруг затравленного, озлобленного Пофистала Тиховлиза, как зловещий туман, как гнилостные испарения, невидимые, но смертельно опасные. Но, к счастью, глава холдинга и начальник охраны видели лишь осунувшегося, притихшего, очень собранного человека, с большой лысой головой и спрятанными за опущенными веками глазами. Но поскольку Пофистал Тарасович вообще редко открывал глаза, то никого его вид особенно не насторожил.
– Ну, что, Пофистал, пришла пора ответить… – глядя на своего некогда облеченного доверием сотрудника, заговорил Вольдемар Сигизмундович. – У тебя есть предложения, как нам выйти из сложившейся ситуации?
– Думаю, будет лучше, если я сейчас уйду из вашего дома, отправлюсь в аэропорт и улечу из России. Навсегда. И мы больше не будем никогда встречаться и вспоминать друг о друге.
– И все? – усмехнулся хозяин дома. – По-моему, это не совсем справедливо, во всяком случае, по отношению ко мне. Ведь ты, Пофистал, обокрал меня.
– Я готов вернуть все деньги, полученные от сделки, и компенсировать весь ущерб. Прямо сейчас совершу перевод денег на любой указанный вами счет, потому что так будет действительно справедливо. А потом покину ваш дом и страну навсегда, пообещав никогда больше не попадаться вам на глаза.
– А тебе не кажется, что предательство должно быть сурово наказано, что простого возврата украденного недостаточно?
– Поверьте мне, я искренне каюсь в содеянном, – юродствуя, проговорил Пофистал Тарасович, со смирением, как бы в покаянном поклоне, делая движение корпусом вперед, но не вставая из кресла.