Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)
Шрифт:
Сев у окна, она смотрела на покрытый снегом двор. Темнело. С ветвей лип падали временами снежные хлопья – это зяблики, синицы и воробьи слетались на приготовленные для них кормушки, туда же подлетали голуби, и все клевали щедро насыпанные зерна.
Но вдруг вся стая с шумом взлетела – вероятно, кто-то шел по двору от пакгауза.
Маргарита наклонилась над подоконником и увидела маленького Макса, который, робко поглядывая на окна кухни, шел по снегу к главному дому.
Молодая девушка испугалась: если Рейнгольд увидит мальчика,
Она открыла окно и тихонько позвала ребенка. Он сейчас же подошел к ней, сняв свою шапочку, причем она увидела слезы в его всегда таких веселых глазах.
– Бабушка просит, чтобы ее перевернули, а дедушка не может поднять один, – поспешно сказал он. – Служанка ушла, я искал ее по всему городу и не смог найти. Мы не знаем, что делать. Вот я и пришел к доброй Бэрбэ.
– Пойди скажи дедушке, что ему сейчас помогут, – прошептала Маргарита, поспешно закрывая окно.
Мальчик побежал домой во весь опор, а Маргарита, схватив свой белый бурнус, вышла в общую комнату.
Тетя Софи собиралась уходить. Молодая девушка наскоро сообщила, что в пакгаузе требуется помощь, и добавила в заключение:
– Теперь я знаю, как пройти туда незаметно: через коридор и чердак пакгауза. Ключ от чердака у тебя?
Тетка сняла с крючка на стене и подала ей новый ключ.
– Вот, Гретель, иди с Богом!
Маргарита взбежала по лестнице, боязливо покосившись на окно конторы, но занавеска висела неподвижно и в вестибюле было пусто. Никто не выглядывал и из гостиной, где обойщики стелили новый ковер.
Пробежав через галерею, она шмыгнула в оставшийся открытым коридор, без труда отперла новый замок чердачной двери и беспрепятственно прошла мимо всех распахнутых дверей, включая и дверцу, ведущую на лесенку пакгауза.
Запыхавшись, Маргарита вошла в гостиную стариков. Там никого не было, но из кухни доносился легкий шум. Молодая девушка шире приоткрыла ведущую туда дверь и заглянула в заполненную чадом кухню.
Старый живописец стоял у плиты и пытался перелить бульон из горшка в чашку. Очки у него были сдвинуты на лоб, лицо озабочено – непривычное занятие стряпней стоило ему немалого труда.
– Я вам помогу, – сказала Маргарита, затворяя за собой дверь.
Он поднял глаза.
– Боже, вы сами пришли, фрейлейн! – воскликнул он с радостным испугом. – Макс без моего ведома обратился за помощью в ваш дом – он решительный мальчик и никогда ни перед чем не останавливается.
– И хорошо делает, славный мальчуган, – сказала Маргарита и, взяв горшок из рук старика, налила бульон в чашку через ситечко, забытое неумелым поваром.
– Это первая питательная пища, которая разрешена моей бедной больной, – сказал он со счастливой улыбкой. – Слава Богу, ей много лучше! Она уже может говорить, и доктор надеется на полное выздоровление.
– Но не повредит ли ей, если она увидит около себя малознакомое лицо? – озабоченно спросила Маргарита.
– Я ее подготовлю. – Старик взял бульон и понес его в соседнюю
Маргарита остановилась, но ждать ей пришлось недолго.
– Где добрая госпожа, готовая помочь? – услышала она голос больной. – Пусть она войдет. Ах, как это меня радует и утешает!
Молодая девушка ступила на порог, и госпожа Ленц тотчас протянула ей свою здоровую руку. Лицо ее было бело, как подушка, на которой она лежала, но глаза смотрели осознанно.
– Вот она, светлая голубка, вестница мира, – заговорила она взволнованно. – Ах, и та, что нас покинула навеки, тоже любила носить белое…
– Не говори сейчас об этом, Ганнхен! – со страхом попросил ее муж. – Ты хотела лечь поудобнее, вот фрейлейн Лампрехт, как я уже тебе говорил, и пришла, чтобы помочь мне тебя перевернуть.
– Благодарю! Мне удобно, и лежи я даже на крапиве, кажется, не почувствовала бы, так мне теперь хорошо. Отрадно видеть это милое молодое лицо. Да, и у меня была дочь, молодая, прекрасная и добрая, как ангел. Но я слишком гордилась этим Божьим даром, и за то, вероятно…
– Но, Ганнхен… – прервал ее старик с видимым беспокойством. – Тебе не надо много говорить! А фрейлейн Лампрехт нельзя долго оставаться у нас.
– Прошу тебя, дай мне высказаться! – воскликнула она с раздражением. – Я должна снять камень, который лежит у меня на сердце. – Женщина с трудом перевела дух. – Неужели ты не понимаешь, какая печальная отрада для несчастной матери поговорить с кем-нибудь о любимой умершей дочери? Не беспокойся, Эрнст, мой милый, верный друг, – прибавила она спокойнее. – Разве я уже почти не выздоровела после вчерашнего посещения ландрата? Правда, я не могла его видеть и говорить с ним, но я слышала все, что он сказал. Он верит нам, этот благородный человек, и каждое утро его доброе слово было для меня целительным бальзамом.
Она показала на висевший над кроватью маленький овальный портрет на фарфоре.
– Узнаете ли вы ее? – спросила она, устремив напряженный взгляд на Маргариту.
Та подошла ближе. Да, она узнала эту пленительную головку: небесно-голубые глаза, свежее цветущее лицо и пышные волосы, окружавшие его золотым ореолом.
– Прелестная Бланка, – сказала она взволнованно. – Я ее не забыла! В тот вечер, когда господин Ленц принес меня сюда на руках, эти волосы, которые здесь, на портрете, заплетены в косы, были распущены по спине, словно покрывало феи.
– В тот вечер, – повторила со стоном больная, – в тот вечер она скрылась в темной галерее, чтобы унять бурное биение своего взволнованного сердца. А недогадливые родители ничего не подозревали, и слепая мать не сумела сберечь свою овечку.
– Ганнхен!
Старуха не обратила внимания ни на восклицание мужа, ни на его с мольбой обращенное к ней лицо.
– Пойди, милое мое дитя, пойди на кухню к Филине! – сказала она сидевшему в ногах постели Максу. – Слышишь, как она скулит? Просится войти, а доктор запретил ее впускать.