Дамам нравится черное (сборник)
Шрифт:
Я знаю, что не должен тебе обо всем рассказывать, но в глубине души надеюсь, что мое письмо тебе пригодится. Может, чтобы защититься от нее. Мелисса не злая, просто она сумасшедшая, а у меня не хватало сил сопротивляться ее сумасшествию.
Она не хотела, чтобы я к тебе приближался. Не хотела, чтобы рассказал о себе.
Франсуаза похожа на мать. Может исчезнуть в любую секунду, понять ее невозможно. Она тоже ушла, особенно ничего не объясняя. Я не смог ее удержать, я слишком ослаб от болезни.
Но прежде чем перейти в мир иной, я решил, что ты должна обо всем узнать. Ты еще маленькая, но я уверен, ты все поймешь.
Защищайся,
Не надо на них обижаться, только защити себя от этих двух странных женщин - от твоей мамы и от сестры.
Жаль, что не могу быть рядом с тобой. Очень жаль. Я люблю тебя.
Папа.
Совершенно обалдев, я взглянула на второй листок. Это было свидетельство о рождении. В нем говорилось, что мои родители - Мелисса и Пьер, что родилась я в такой-то день, в таком-то году, в родильном отделении парижского госпиталя. Но почему же я ничего не помнила? И почему мама ни о чем не рассказывала - ни тогда, ни теперь? А что было известно Франсуазе?
Мечте моей не сбыться И не дойти письму. Ведь от судьбы жестокой Нет спасу никому.
Я держала в руках листок, а конверт валялся у меня между ног на кровати.
Сначала меня обуял страх, потом - гнев.
Она меня предала. Неважно, что она решила забрать с собой меня. Я точно знала, что все эти годы ей не хватало Франсуазы. Теперь пустота заполнилась. Франсуаза вернулась. Я представила себе эту дружную парочку и словно почувствовала удар под дых. Сейчас они тоже вместе, неизвестно где. Может, поехали за покупками. Или - в парк. Или плывут на корабле на другой континент.
Меня начало колотить.
Я поняла, что меня предали и бросили.
Когда я услышала звук открывающейся двери и их веселые голоса, мне словно всадили нож в самое сердце.
Капля за каплей Кровушка течет. Кричи не кричи: Помощь не придет.
С того дня прошло десять лет. Меня много раз спрашивали, что же все-таки случилось. Я им так и не рассказала. Письмо Пьера и свидетельство о рождении я успела сжечь до того, как приехала полиция.
С того дня я не произнесла ни слова.
И волосы мне больше никто не красил.
Николетта Валлорани
Крылья
КАРТОННЫЙ город, населенный марионетками. Двух измерений - и того много, глубина здесь - как невозможное эхо.
Ночь, мокрая от дождя. Такси на площади Чинкве Джорнате: одни стоят, другие едут. Заостренные профили на фоне витрин: бритые головы, куртки, джинсы. У одного парня на шее арафат-ка, у другого на затылке татуировка со свастикой. Сидя в машине, в безопасности, я улыбаюсь. Глаз автоматически находит нужный ракурс: шарф фаната "Милана", взмывающий, словно бабочка, над плечами, тощая нога отвешивает пинок. Блеск ножа как предостережение. Кто из какой бригады - уже не видно, у этого потерявшегося поколения знаки отличия перемешаны непонятно как. Вот она, Вторая республика, - с чувством вины и всеми признаками поражения; и что делать с ней - неизвестно. Наш народ на ошибках не учится. Он их коллекционирует, как награды. А я их фотографирую. Лучшие снимки оставляю себе.
Зеленый: еду дальше, еду по узкому кругу, сжавшему сердце города,
"Женщины - это ангелы, - заявил тот насильник.
– Я хочу видеть, как они истекают кровью".
Однажды я разговаривал с убийцей. Он изнасиловал и убил румынскую проститутку. Ничего сложного и ничего особенного, на первые страницы газет не попадешь. Поменяйся они национальностями - еще куда ни шло, а так - новость вполне заурядная. С виду нормальный мужик, даже забитый какой-то. Вполне себе мирный толстяк. В полиции он даже не пытался ничего отрицать, видимо, не понимал, в чем виноват.
"Женщины - это ангелы, - заявил он, когда я начал его фотографировать.
– Ты это знал? Я бы их даже пальцем не тронул. А ты бы не смог сфотографировать. Ангелов не фотографируют.
– Он опустил голову, словно задумавшись, между бровями пролегла морщинка.
– Но знаешь, из ангелов кровь не льется. Поэтому я ее и убил, эту приезжую шлюху. Она прикидывалась ангелом. А из ангелов кровь не льется. Я - защищаю ангелов, - добавил он, помолчав, и вытащил из кармана скомканную бумажку и карандаш.
– Эту я убил первой. Пишу номер 1.
– Он нарисовал на листочке палочку.
– Когда наберется достаточно, я посчитаю и пойму, сколько среди них настоящих ангелов".
Не знаю, что он говорил на суде, этот убийца, любивший учет и контроль, но история про ангелов не шла у меня из головы. С той поры в городе поселились бледные тени, прозрачные фигуры с крыльями - души женщин, которых убили, потому что они не были ангелами.
Когда я выхожу из машины - обвешанный фотоаппаратами и вспышками, с надетой налицо привычной маской равнодушия, - они шагают рядом со мной.
Пока фотографируешь мертвецов, хочешь не хочешь, а выучишь роль. Это все равно что каждый вечер выходить на подмостки, зная, что на самом деле ногами на сцене дрыгаешь не настоящий ты. А еще зная в глубине души, что персонаж, которого ты играешь, рано или поздно завладеет тобой.
Это как одержимость, лекарства от которой нет.
Тела обнаружили в районе верфи, с перерывами в несколько недель.
Трое.
Мужчины.
Белые.
Молодые.
Достаточно сильные. Мертвые.
Все три раза газета посылала меня: в первый раз - потому что я был не занят, во второй и третий - потому что я уже знал место и сюжет, хотя на тот момент никакого сюжета еще не вырисовывалось.
Три раза я проехал по кольцу вокруг сердца города, чтобы сфотографировать мертвецов - вид у них был удивленный, глаза распахнуты, наглее - длинная резаная рана. Штаны расстегнуты, будто они к чему-то готовились. Кулаки сжаты, словно и теперь, после смерти, им хочется защищаться. Никаких следов. Единственный свидетель - грязная вода канала Навильо. Нашей сгинувшей реки, которую по-настоящему видишь, когда выезжаешь из центра, а еще лучше - когда отправляешься далеко за город.