Дамасские ворота
Шрифт:
Видео изображало странную сцену. Один момент все — полицейские и человек, которого застрелят, — добродушно, если не с каким-то сексуальным оттенком, веселились. Катались по земле, даже, кажется, хохотали. Выражение на лице человека могло быть гримасой или отчаянной попыткой перевести все в шутку. Все были полностью одеты.
Затем внезапная конвульсия, и палестинец смертельно побелел и оскалил зубы. Он умер мгновенно, слава богу. Лукас с ужасом смотрел на происходящее, но все кончилось в несколько секунд, прежде чем успеешь осознать, что изображено на пленке.
— Уроды те, кто это заснял, — сказал Лукас, просмотрев кассету. — Как это попало к тебе?
—
— И ты знаешь, что это веселая банда Абу?
— Так они сами себя называют палестинцам. Хотят, чтобы о них пошла молва. — Эрнест поставил кассету на перемотку. — По всему городу об этом шепчутся. Испанцы или итальянцы, может, и сообщат об этом в новостях. Полиция никак не комментирует. Неофициально они говорят, что это, должно быть, несчастный случай, что те просто грозили мужику и вон как все повернулось. Наши источники в полиции говорят, что это, несомненно, Абу.
— Плохо, что на пленке не видно лицо стрелявшего, — сказал Лукас. — Конечно, это могло быть несчастным случаем.
— Да, парень, которого они застрелили, возможно, сам кого-нибудь убил. Информатор. С другой стороны, может, он просто, к несчастью, оказался похож на какого-нибудь гребаного араба. Я хочу сказать, когда это все кончится?
Некоторое время назад, при последнем правительстве, после особо кровавого для населения сектора Газа дня, Лукас по случаю привел Эрнесту слова покойной Голды Меир. Миссис Меир сказала, что может простить арабам все, кроме того, что те вынудили израильтян быть жестокими и беспощадными, какими, предположительно, являлись сами арабы. Одно время эти ее слова широко цитировались.
— Это заявление, — сообщил ему Эрнест, — обозначило худший момент в моральной истории сионизма.
До этого Лукас всегда считал высказывание Меир глубоким и вызывающим сочувствие. Позже один израильский журналист отозвался о нем как о «моральном китче», и с того времени оно редко цитировалось. Если еще существуют цадики — люди, являющиеся духовными и моральными авторитетами, подумалось Лукасу, то, как сказал Циммер, Эрнест, похоже, из их числа.
— Это убийство было совершено среди бела дня, и убийцы были в форме. Они все больше наглеют. Они стараются что-то спровоцировать. — Он взглянул на Лукаса. — Будешь писать об этом?
— Собираюсь заняться другой темой. Касающейся религии.
Эрнест посмотрел на него как на сумасшедшего:
— Ты такой бездельник. Другие репортеры вкалывают, чтобы заработать на жизнь.
— У меня есть отличный сюжет, реальная история. Не связанная с насилием. Сектор я оставлю Нуале.
— Поосторожней бы она, — сказал Эрнест. — Слишком отчаянная.
— В самом деле, — поддакнула Линда Эриксен, не отрываясь от копировального аппарата.
18
Адам Де Куфф проснулся от сияния взошедшей луны. Идя к окну, он видел ее свет, серебрящийся на стенах Аль-Аксы. В блестящем «Куполе скалы» отражался мерцающий свод небес. Рассеянный свет был напоен ароматом жасмина, роз.
— «Ты одеваешься светом, как ризою» [198] , — проговорил Де Куфф.
В промежутках между разными снами Де Куффу виделись львы, охраняющие Имя. Вместо того чтобы испугаться, он испытывал восторг. И вот теперь, этой ночью, — сияние неба.
198
Пс. 104:2.
Ему отвели
Тем не менее он зажег лампу, стараясь не глядеть в зеркало. Вокруг зеркала лежали всяческие вещицы и другие свидетельства его повседневной жизни, как то: телесного цвета таблетки карбоната лития из элегантно оформленной под старину аптеки на нью-йоркской Мэдисон-авеню, просроченные и теперь уж точно ядовитые. Его дневник в школьной черно-белой пестрой тетрадке, купленной там же и у того же улыбающегося продавца. И то, что он называл своими сакраменталиями: кипа, таллит, тфиллин [199] .
199
Таллит еврейское молитвенное облачение, представляющее собой особым образом изготовленное прямоугольное покрывало; тфиллин две маленькие коробочки черного цвета, содержащие отрывки из Пятикнижия; прикрепляются ремешками одна к левой руке, другая на лбу.
Он унаследовал четки Бергера. Рядом с ними лежали шафранного цвета хлопчатобумажные ленты из буддийского храма на Шри-Ланке, ароматические палочки, завернутые в шелковую ткань, и написанная в подражание Дионисию икона «Распятие» из Ферапонтова монастыря в России. Адам снял покрывало с иконы, избегая взгляда изображенного на ней страдающего Логоса, как перед этим — взгляда собственных глаз в зеркале. Взяв тфиллин, он связал их наподобие древней миним [200] , как делали проклятые гностики и назореи. Он увидел такую связку во сне, хотя подобное ношение тфиллин порицается в Мишне как миннут, тайный знак Йешу как первосвященника и Мессии.
200
Связка из веточек четырех (или минимум двух) растений, которой встречают праздник кущей.
Краем глаза он видел в зеркале отражение своей фигуры, суетливо, в мучительном нетерпении отбивающей поклоны. После молитвы он позволил себе повернуться к маске плоти в зеркале. Отблеск на лице был больше кровавым, но освещали комнату его глаза, а не лампа.
А снаружи — ночь!
Ни молитва, ни медитация не могли успокоить его. Он сидел, широко раскрыв глаза, прижав костяшки пальцев к губам. Хуже всего в его радостном возбуждении было то, что он должен был переживать его в одиночестве. Когда-то дневник давал ему иллюзию дружеского общения. Но после стольких страданий и эта иллюзия исчезла.
Он кое-как оделся; сердце набухало в груди. Исступленный восторг. Секунду постоял у двери в комнату Разиэля, гадая, спит ли тот. Они несколько дней не обменивались ни словом. Но Де Куффа тянуло на улицу.
Он потрусил по булыжникам, на ходу влезая в рукава своего дорогого твидового пиджака. Запрокинув голову. Пересекающиеся полосы светлого неба сходились между низкими толпящимися крышами. Море звезд. Он перебежал маленький двор. Светилось все небо. Сам божественный космос, эманация. Исаак Ньютон верил в это.