Дамасские ворота
Шрифт:
Посетители секунду смотрели на нее.
— А что такое старик рассказывает христианам? — спросил смуглый. — Почему они собираются вокруг него?
— И даже сюда приходят, — добавил бледный.
— Ему было видение, — ответила Сония. — Он обращается ко всем, не только к христианам.
— К евреям?
— Да.
— Верующим?
— Он чтит все религии. Не добавляет ничего своего. Поощряет мусульманскую веру.
— Но он еврей, — сказал человек с лицом молодого Синатры. — Нам сказали об этом. И ты. Ты сама тоже.
— Абдулла Уолтер был рожден евреем. Великий
— Как дом аль-Хуссейни, он должен принадлежать Вакуфу, — сказал смуглый. — Но им владел христианин, армянин, последователь франкского папы [289] . И живут в нем евреи.
— Для меня это дом Бергера, — ответила Сония. — Всё здесь славит его.
— Пожилой обращается к народу перед христианской церковью, которая была мечетью Салах ад-Дина. Мы видели его там.
289
Святой Захария, римский папа в 741–752 гг.
— Мы считаем, что речь идет о неверии в Бога, — заявил Фрэнк Синатра. — Неверии в доме аль-Хуссейни. Мы также думаем, что дом собираются захватить евреи.
Он говорил сдержанно, но едва заметно дрожал от ярости, и Сония поняла, что дело плохо. Формально Вакуф был силой умеренной, подчиняющейся иорданцам. Но было ясно, что скоро у Сонии и компании возникнут проблемы.
Когда стемнело, она включила электрический свет и принялась отбирать вещи, которые, как она чувствовала, ни в коем случае нельзя было оставлять при переезде. Большую часть вещей придется оставить, хотя то, что принадлежало Бергеру, она постаралась раздать его родственникам, а что могла, взяла сама.
После девяти вечера, когда окончательно стемнело, раздался телефонный звонок. Она разбирала незавершенные рукописи Бергера, вполуха слушая звуки пения и танцев с празднования бар-мицвы [290] , которые доносились до нее через густое плетение каменных лестниц и стен, отделявших ее спальню в старом дворце муфтия от площади Котель.
— Алло?
Звонил Крис Лукас, хотел встретиться.
— А не можешь прийти сюда, Крис? Если считаешь, что это опасно, встретимся в другом месте.
290
Достижение еврейским мальчиком религиозного совершеннолетия.
— Буду через сорок минут. Я пешком.
Он опустил трубку прежде, чем она успела предупредить, чтобы он не шел со стороны площади Котель. Но именно так он и пришел, исходя из теории, что если Лестрейд позволяет себе пользоваться старой улицей Кардо, то может и он.
Он поднимался по лестнице на глазах у африканских мальчишек, собравшихся во дворе вокруг лампы. У одного из них в руке была игровая приставка «Геймбой».
— Никто за тобой не шел? — спросила она.
— Не больше, чем обычно.
Он ни разу не задумывался,
— Это, может быть, наш последний вечер здесь, Крис.
Она рассказала о визите людей из Вакуфа и что, как она думает, будет невозможно оставаться в этой квартире.
— Надо было принести шампанское. Чтобы предаться прекрасным воспоминаниям.
— Да, мне тоже будет о чем вспомнить. — По тому, как она посмотрела, Лукас подумал, что она сердится на него. — Была у меня одна фантазия. Я представляла себе, как мы будем жить здесь.
— Ты имеешь в виду себя и твою разрастающуюся шайку паломников? Опасная затея, Сония. И было бы малость тесновато.
— Я имею в виду тебя и себя, Крис. Нас двоих. Когда все произойдет.
— О! Ты подразумеваешь век чудес, новый порядок времен. Как начертано на деньгах [291] .
— Не смейся над моими фантазиями. Не смейся, если хочешь присутствовать в них.
Он привлек ее к себе и поцеловал:
— Мне не до смеха. — Он крепче прижал ее к себе, не желая отпускать. Безысходность и отчаяние охватили его, словно от осознания, что удержать ее невозможно. — Я б смеялся, если бы мог.
291
Девиз на левом из двух кругов, изображенных на тыльной стороне однодолларовой банкноты: «Novus ordo seclorum», т. е. «Новый порядок времен», или «Новый мировой порядок».
— Черт! Должно быть, это любовь.
— Я это так и понимаю, — сказал Лукас.
Она стояла лицом к нему, положив руки ему на плечи, ритмически похлопывая пальцами по его ключицам.
— Крис, Преподобный не хочет, чтобы я даже видела тебя.
— Тогда ну его к бесу!
— По крайней мере, то же самое сказал Разиэль. Он говорит, что Преподобный считает: если ты не желаешь ждать вместе с нами, то недостоин нашей компании.
— Если не желаю петь аллилуйю, то не получу фаната. И ты спокойно позволяешь этим людям управлять твоей жизнью.
— По таким правилам иногда живет религиозная община. Если бы я состояла в суфийской общине в Нью-Йорке, было бы точно так же.
— Слушай, если ты действительно будешь со мной, я присоединюсь. Буду играть на бубне, наряжаться, как Санта-Клаус, есть в шляпе на голове — все, что хочешь. Но у меня есть свои условия.
— Какие же?
— Чтобы ты иногда пела мне. И чтобы я продолжал работать над книгой. А когда все закончится, чтобы мы уехали обратно в Нью-Йорк.
— Я не хочу, чтобы ты притворялся, будто веришь, Крис. Только чтобы ты был искренним. Тогда мы сможем быть вместе. По-настоящему.
— Ах, Сония! — воскликнул Лукас, засмеялся и провел рукой по редеющим волосам. — Что же нам делать? Потому что я действительно люблю тебя. Может, не будем торопиться с решением?
Он попытался обнять ее, но она увернулась.
— Кажется, у нас обоих есть пустующее место в сердце. Ты согласен?
— Я надеялся, тут мы могли бы помочь друг другу.