Дамы и Господа (пер. Н.Берденников под ред. А.Жикаренцева)
Шрифт:
А еще была спаржа… Он, конечно, попытается забыть, как нянюшка Ягг уминала спаржу, но вряд ли эти воспоминания так быстро сотрутся. Вероятно, все дело в том, что нянюшка была ведьмой. А ведьмы всегда крайне недвусмысленно выражали свои желания. Вы можете взять приступом скалы, перейти бурные реки и спустится на лыжах по крутым горным склонам – все ради того, чтобы принести нянюшке коробку шоколадных конфет. Но только вы и шипы с ботинок не успеете снять, а нянюшка уже будет приканчивать ваш подарок.
Чем бы ни занималась ведьма, она делает все на сто процентов.
– Ты не будешь доедать
Он было попытался поработать ногой, чтобы перевести ужин в следующую стадию, но сильный удар кованым башмаком по лодыжке быстро заставил его позабыть об этих намерениях.
А потом появился цыган-скрипач. Сначала нянюшка Ягг выразила неудовольствие тем, что какие-то типы пиликают над ее ухом и отвлекают от еды, но во время перемены блюд она сама выхватила из рук цыгана скрипку, зашвырнула смычок в кадку с камелиями, перенастроила инструмент на что-то, похожее на банджо, и пропела Казанунде три куплета песни, которую она назвала, учитывая, что ее кавалер прибыл из заграницы, «Дас Еж Нихт Содомит».
После чего нянюшка выпила третью бутылку вина.
А еще Казанунду пленяло то, как лицо нянюшки Ягг превращалось в массу горизонтальных веселых морщинок, когда она смеялась, а смеялась нянюшка Ягг много.
Внезапно сквозь легкие винные пары Казанунда осознал, что он действительно веселится.
– Насколько я понимаю, никакого господина Ягга нет? – поинтересовался он как бы между делом.
– Как это нет? Куда ж он денется? – удивилась нянюшка. – Лежит себе на кладбище. Мы похоронили его много лет назад. Пришлось. Потому что он умер.
– Должно быть, тяжело жить одной?
– Ужасно тяжело, – подтвердила нянюшка Ягг, которая ни разу не готовила обед и не вытирала пыль с того самого времени, как ее старшая дочь подросла.
Плюс запуганные до смерти невестки, которые готовили нянюшке не меньше четырех разных блюд в день…
– И, наверное, особенно одиноко по ночам? – Разговор шел по накатанной колее.
– Ну, у меня есть Грибо, – сказала нянюшка. – Он греет меня по ночам.
– Грибо…
– Это кот. Как думаешь, здесь пудинги подают?
А потом нянюшка заказала еще бутылочку.
Пчеловод господин Брукс зачерпнул из кастрюли, которая постоянно стояла на плите в его укромном сарайчике, немного зеленоватой, дурно пахнущей жидкости и наполнил опрыскиватель.
На ограде сада он обнаружил осиное гнездо. К утру оно превратится в морг.
У пчел была одна особенность. Леток улья они защищали ценой собственных жизней – если, конечно, это было необходимо. Но осы, пронырливые сволочи, были большими мастерами по части обнаружения какой-нибудь щели в задней стенке и обкрадывали улей в два счета. Самое забавное, что находящиеся в улье пчелы никак не могли им помешать. Они охраняли вход, но понятия не имели, что делать, если оса уже проникла в улей.
Господин Брукс нажал на поршень. Из опрыскивателя вылетела струя жидкости и оставила на полу дымящийся след.
Вообще, осы довольно-таки красивые твари. Но если ты за пчел, значит, должен быть против ос.
В замке шло какое-то торжество. Господин Брукс смутно припоминал, что ему тоже вручали какое-то
Обходя вечером свои владения, он услышал странный звук. Иногда теплыми ночами пчелы вылетали из ульев, повисали напротив летков и махали крылышками, чтобы детки не перегрелись. Но сейчас пчелы летали вокруг ульев.
Чем-то они были рассержены. И как будто готовились отразить некую угрозу.
На границе Ланкра реку перегораживала серия небольших плотин. Матушка Ветровоск вылезла из воды на отсыревшие доски и уже оттуда перебралась на сухой берег. Опустившись на землю, она вылила воду из башмаков.
Через некоторое время вниз по течению спустилась остроконечная шляпа. Возле плотины она поднялась, обнаружив под собой промокшего насквозь волшебника. Матушка протянула руку и помогла Чудакулли вылезти из воды.
– Ну как? – поинтересовалась она. – Бодрит, правда? Мне показалось, что холодная ванна тебе не повредит.
Чудакулли попытался вытрясти из уха ил, после чего с подозрением посмотрел на матушку Ветровоск.
– А почему ты не мокрая?
– Не мокрая?
– Ну да. Просто влажная. А я промок до нитки. Как у тебя получилось прыгнуть в реку и вылезти оттуда всего-навсего чуть влажной?
– Я быстро сохну.
Матушка осмотрела скалы. Неподалеку круто вверх уходила дорога, ведущая в Ланкр, но были и другие, потайные тропки, известные матушке.
– Итак, – сказала она скорее себе самой. – Она не хочет, чтобы я там оказалась. Что ж, посмотрим, посмотрим…
– Оказалась где? – спросил Чудакулли.
– Понятия не имею, – пожала плечами матушка. – Знаю только, что, если она так не хочет куда-то меня пускать, именно туда я и направлюсь. Просто я не рассчитывала, что ты вдруг объявишься, да еще с приступом страсти. Пошли.
Чудакулли выжал мантию. На землю посыпались блестки. Потом он снял шляпу и отвернул кончик.
Головные уборы имеют свойство впитывать морфические колебания. Однажды причиной крупных неприятностей в Незримом Университете стала шляпа аркканцлера, которая в результате слишком долгого нахождения на волшебных головах впитала в себя столько магических колебаний, что развилась в самостоятельную личность. Чудакулли наотрез отказался носить традиционную шляпу и в одном из ателье Анк-Морпорка, где работали абсолютно безумные шляпники, заказал себе особый головной убор.
То была не совсем обычная шляпа волшебника. Лишь немногим волшебникам удавалось использовать острый кончик своего головного убора, но если и удавалось, то лишь для хранения пары запасных носков. Тогда как в шляпу Чудакулли были вмонтированы небольшие шкафчики. Она была полна сюрпризов, в том числе оснащена четырьмя телескопическими ножками и рулоном промасленного шелка, из которого, если его развернуть, получалась удобная палатка с патентованной спиртовой горелкой. Внутренние кармашки содержали трехдневный рацион. А в остром кончике хранился запас крепких напитков для использования в чрезвычайных ситуациях, например если Чудакулли вдруг почувствует жажду.