Дань псам
Шрифт:
«Мать Тьма, услышь меня. Поверь мне. Ты не поняла тогда своего сына. Ты и сейчас его не понимаешь.
Неужели не видно? Во всем Драконус виноват!»
— Неправильно это, — пропыхтел Рекканто Илк, брызгая кровью при каждом слове. — Когда доходит до визгливых баб, их нужно вышибать из кабака, а не пускать туда!
Визжащие, рычащие, щелкающие зубами женщины успели пробить дыру в двери, заполнив ее загребущими руками. Пальцы впивались в края — женщины пытались пролезть внутрь все сразу. Когти цапнули татуированные плечи Трелля, и он опустил голову, закряхтев. Демоны
Слава богам — какие бы боги не обитали в грязном поселке — что демоницы оказались такими тупыми. Ни одна не попробовала влезть в окно — хотя полосатый бугай Грантл поджидал их с саблями в руках с одной стороны, а Финт и братья Бревно с другой, и если бы какой-то удалось вышибить ставень, ее порубили бы на кусочки. Рекканто на это надеялся, потому что спрятался под столом, а стол — неважная защита. Точно неважная против демониц, которым удастся порвать Грантла, Финт и братьев Бревно, и Трелля, и Полнейшую Терпимость тоже. Ну, дела.
Мастер Квел и болотная ведьма Наперстянка скорчились у погреба, у запертой двери, и занимались Худ знает чем. Гланно Тряп исчез — исчез за лошадьми, когда они побежали прямо, а карета покатилась влево. Рекканто почти уверен, что идиот пропал и убил себя наповал. Или еще хуже.
Что до того трупа, Картографа, Илк видел его последний раз, когда он бешено вращался, улетая в дождливую ночь, потому что был привязан к сорвавшемуся с оси колесу. Почему демоницы не побежали за ним? Куда уж как легкая добыча…
Частые удары превратили дверь в месиво; одна из рук изогнулась и глубоко оцарапала спину Маппо, заставив его застонать — ох, стон Маппо не к добру, ведь Трелль может сдаться и пропустить их, и тогда они полезут прямиком к человеку, спрятавшемуся под стол. Нечестно. Нечестно все вокруг, и это самое нечестное изо всего!
Он вытянул рапиру и сжал рукоять дрожащей рукой. Выпад стоя на коленях — бывает ли такой прием? Придется узнать. Ох, да, одну он проткнет насквозь, только смотрите. А если две другие (он был уверен, что всего их три) сожрут его, то извините. Один мужик против трех баб не воин.
Грантл что-то крикнул Маппо, Трелль проревел ответ, подобрал ноги, как бы готовясь сигануть в сторону — вот уж спасибо, огр треклятый! — и тут же так и сделал, прыгнул вправо, сбив с ног Финт, Джулу и Амбу. Все четверо покатились клубком.
Вихрь щепок, машущих рук, лязгающих клыков, грязных волос и ужасающе безумных харь — визгливые женщины ворвались в таверну.
С двумя быстро покончили — головы слетели с плеч, брызгая зеленоватым ихором, тела упали и задергались на полу.
Но третья тут же рванулась на Рекканто Илка. Он завопил и попробовал выпад стоя на коленях, но никакого правильного выпада, естественно, не получилось. Скорее флеше — он выбросил вперед туловище, до предела вытянув руку, потерял равновесие, с грохотом шлепнулся лицом на доски пола; кончик рапиры застрял в чем-то, угрожающе изогнулся, и Рекканто отпустил оружие. Рапира разогнулась, потом снова спружинила, рукоять ударила Рекканто по голове, а потом еще, каждый раз вдавливая лицо в пол. Нос сломался, потекли горькие слезы, он ощутил вонь мышиного дерьма и сальной грязи, но тут же все забил
Стало до странности тихо; стонущий Рекканто перекатился набок и приподнялся на локте.
Взглянув прямо в белые, жуткие зенки напавшей на него женщины. Острие рапиры вошло точно между глаз, погрузившись так глубоко, что должно было выйти из затылка. Однако он ничего такого не видел. Значит…
— Она ее сломала! — заревел Илк, вскакивая. — Она сломала проклятую рапиру!
Демоническая женщина стояла на коленях, уронив голову; рот был еще открыт, грудь покоилась на опрокинутом стуле, служившем частью жалкой баррикады. Две других, хотя и обезглавленные, все еще дергались на полу, истекая зеленью. Грантл изучал этот ихор, местами запачкавший широкие сабли.
Маппо, Брёвна и Финт медленно вставали.
Полнейшая Терпимость, сжав в руке глиняную бутыль, подковыляла к Рекканто. — Жаль рапиру, — сказала она. — Но такого ловкого флеше я еще не видывала.
Рекканто прищурился, утер кровь с носа и разбитых губ. Ухмыльнулся. — А ты как думала? Расчет мастера…
— Я о том, как ты сумел догадаться, что она наткнется на отрубленную голову, скакнет, упадет на колени и окажется прямиком напротив, готовая принять удар?
— Угрубленную? Скукажется? Ну, я уж сказал, я мастер фехтования.
— Я тебя поцеловала бы, — продолжала Полуша, дыша кислым вином, — но ты же обмочился. Есть пределы приличия, если понимаешь, о чем я.
— Это не моча… мы все еще не обсохли!
— Но не все мы пахнем так же, как ты.
Он зарычал и отвернулся. Чертовка чувствительная! — Моя рапира!
— Готов поспорить, сломалась в черепе, — сказал Грантл, — и мозгам это не пошло на пользу. Ловко сделано, Рекканто.
Илк решил, что можно погордиться.
Пока Рекканто Илк расхаживал петухом, Чудная Наперстянка тревожно вглядывалась в братьев Бревно. Наконец она с облегчением поняла, что они невредимы. В последнее время они не уделяют ей привычных знаков внимания. Вот и сейчас даже не посмотрели. Она ощутила трепет беспокойства.
Мастер Квел застучал в дверь погреба. — Знаю, вы меня слышите, — крикнул он. — Вы, что там спрятались. Мы убили трех. Есть еще? Три убиты. Есть еще?
Финт осматривала оружие. — Мы идем искать Гланно. Добровольцы есть?
Грантл прошелся по залу, выглянул за дверь. — Дождь кончается — похоже, буря истощила силы. Я иду с тобой, Финт.
— Я искала добровольцев. Но сама я не доброволец.
— И я иду! — сказал Амба.
— И я! — сказал Джула.
Они сверкнула глазами друг на друга, ухмыльнулись какой-то одним им известной шутке, а еще через мгновение разразились хохотом.
— Что смешного? — спросила Наперстянка. Она искренне недоумевала. «Мозги потеряли? Если они у них вообще были».
Грубый тон отрезвил обоих. Браться примолкли и отвели глаза.
Дверь погреба застонала, привлекая всеобщее внимание; чья-то усатая физиономия высунулась, тревожно выпучив глаза. — Трех, ты сказал? Сказал трех? Точно трех?
Он говорил на диалекте южных островов Генабакиса.
Квел кивнул: — Еще есть? Есть еще, хозяин?
Торопливое мотание головой. Трактирщик вылез и задрожал, увидев растерзанных женщин. — Ох, милые, — шепнул он. — Мне так жаль. Так жаль!