Дань псам
Шрифт:
Как насчет следующего поколения? Не вскормленное чудесами, равнодушное к реальности и нереальности текущей воды, оно заботится лишь о том, придется ли тонуть или плыть. Ведь затем, увы, приходит равнодушие и к этому различию…»
В скромной комнате нет никого, кто смог бы разделить его мысли. Никого, кому это было бы интересно. Деяния должны свершаться, или свидетели заскучают. Если тайны прячутся в темных водоворотах незримой, воображаемой реки, стоит ли усилий погружение? Легче просто… плыть по течению.
Заботы о немногих дюжинах молодых
Он вспоминал великую реку, глубочайшую тайну ее бытия. Дорсан Рил, в которую сточные трубы извергали мутную, разбавленную дождевыми водами кровь убитых и умирающих. Река, заявившая о своей реальности ревом, когда ливни хлестали землю, когда тучи росли и опускались, животами павших на колени зверей закрывая небеса — лишь чтобы завиться бешеными мальстримами, пропадая в черных безднах. Всё и вся проглотила иллюзия.
Там была женщина, тогда… и, кажется, он любил ее. Как холодная вода тревожила руку, так буйные эмоции возбуждали его, кровь нашептывала в уши одержимые мысли, за которые готовы умереть поэты, за которые люди убивают своих близких. Он вспомнил, как в последний раз взглянул в ее глаза — вниз, в Дорсан Рил, обезумевший, как многие брошенные Матерью — и прочитал на обожаемом лице лишь ужасающее отсутствие. Она ушла, чтобы не возвращаться.
«И я держал ее голову под водой, следил, как непонимающие, пустые глаза становились все шире, наполнялись слепой паникой — и вот он, последний миг — разве я не увидел внезапный свет, внезапное…»
О, это лишь кошмар. Он ничего не сделал, он слишком труслив. Он смотрел вслед ей и другим, потрясенным потерей, ушедшим в безнадежное паломничество, на фатальные поиски Ее Самой. Что это должно было быть за странствие! Пока не пал последний из безумцев, завершив точкой долгую полосу из трупов. Поход одержимых, бредущих в никуда.
Харкенас почти опустел с их исходом. Первым владением Аномандера Рейка стали пустые дома, гулкие залы. Так будет еще не раз…
Итак, покой, дрейф отбросов по течению — его еще не поймали водовороты, он еще не намок, чтобы утонуть, воткнуться в илистое дно, как отвязавшаяся луна. Разумеется, это не продлится вечно. Еще одна измена, чтобы расшатать мир раз и навсегда.
Прошлой ночью Эндест Силан, бредущий в далекую кладовую на верхнем уровне, наткнулся в коридоре на Сына Тьмы. Некий человек — несомненно, почитая свое деяние благородным — повесил на стенах прохода древние андийские гобелены. Виды Харкенаса, на одном действительно изображена Дорсан Рил (хотя лишь знакомый с местностью способен опознать реку в темном мазке, в обнявшем сердце города когте). По невежеству картины были развешены без всякой системы, и проходящий по коридору поражался набору разрозненных сцен, подобных не связанным единой
Аномандер Рейк замер перед одной из картин, и глаза его светились янтарем. Хищник, вперившийся в загнанную жертву. На той картине одинокая фигура стояла среди побоища. Разбросанные тела истекали кровью из ран, нанесенных сзади. Никакого изящества. Ярость художника сочилась из каждого мазка. Белокожий, черноглазый, потемневшие от пота волосы свисают на лицо. В руках по липкому мечу. Злодей смотрел на художника гордо и холодно. В растерзанном небе кружили Локви Вайвелы с женскими головами, раскрыв рты в почти слышном крике.
— Он не хотел, — промолвил Аномандер.
«Но совершил». — Ваша способность прощать превосходит мою, Лорд.
— Тело следует за головой, но иногда бывает наоборот. Это был заговор амбициозных и алчных. Они использовали его, Эндест, жестоко использовали.
— Но ведь они заплатили за это?
— Точно, старый друг.
Эндест Силан отвернулся. — Мне так не нравится этот коридор, владыка. Проходя здесь, я не смотрю не направо, ни налево.
Рейк буркнул: — Воистину самобичевание.
— Всего лишь напоминание, Лорд, что некоторые вещи не меняются.
— Ты должен простить себя, Эндест. Отчаяние может… разрушить душу.
— Я слышал, что в Бухту впадает река. Эрин или Маурик. Она кажется бездонной.
Аномандер Рейк, не отводя взора от гобелена, кивнул.
— Спиннок Дюрав видел ее, проходил по берегам. Он сказал, она напомнила ему Дорсан Рил… детство.
— Да, некое подобие имеется.
— Я подумал… если можно получить отпуск…
Лорд глянул на него и улыбнулся: — Паломничество? Конечно, Эндест. Разумеется, если ты вернешься через месяц.
«Неужели мы так близко?» — Я не надолго, владыка. Только увижу собственными глазами, и все.
Взгляд как бы сфокусировался на нем, и янтарь приобрел оттенок… глины. — Боюсь, ты будешь разочарован. Это всего лишь глубокая река. Прошлого нельзя коснуться, старый друг. — Лорд снова глядел на гобелен. — А отзвуки, которые, как кажется, мы слышим… они могут обманывать. Не удивляйся, Эндест, если ты найдешь не то, о чем мечтаешь, а то, чего страшишься.
«Как вы думаете, Лорд, чего я ищу? Не спрашиваю, чего я боюсь, ибо вы знаете ответ на этот вопрос». — Я думаю, прогулка мне поможет.
— Да будет так.
И вот он сидит в своей комнате. Маленький кожаный сверток лежит у двери. И мысль о прогулке, о долгом пути через рваные гребни гор, под суровым светом солнца, уже не кажется заманчивой. Возраст берет свое, желание истощает душу. Что такое, ради всего святого, может он найти, поглядев на реку?
Похоже, напоминание об иллюзиях, напоминание о том, что в недостижимом Королевстве до сих пор стоят руины великого некогда города, и вокруг всё течет Дорсан Рил, неутомимая в совершенном отсутствии, в обмане сущего. Река чистейшей тьмы, живой воды Тисте Анди, и если дети ее пропали, какая ей разница?