Дань псам
Шрифт:
Дряхлая телега катит по дороге мимо Майтена, огибает озеро, и на дне среди грязных одеял можно различить тельце избитого, все еще лишенного сознания ребенка. Но уже решено — на достаточном основании — что он будет жить. Бедняжка!
Видите ли, эта дорога ведет в одном направлении, к одной участи. Старый пастух удачно сторговался и уже схоронил наличные под задним крыльцом хижины, в которой проживают он и больная, надорванная семью выкидышами жена — если таится злость в глазах ее, обращенных на мир, то чему тут удивляться? Но он будет добр к ней в эти последние усталые годы, о да, будет; он отложил медную монетку, которую на закате бросит духам озера — древнюю, почернелую монетку с профилем человека, которого пастух не узнал — и не мог узнать, ибо лицо это принадлежит последнему
Телега катится, всё приближаясь в копям.
Харлло, столь полюбивший солнце, приговорен к жизни во тьме и, возможно, никогда снова не узрит благословенного дневного света.
Озерная гладь блестит золотыми слезами.
Как будто солнце сумело на миг ослабить ослепительное сияние и, на один этот миг, поплакать над участью ребенка.
Глава 8
Полоса земли, вся трава на которой была вытоптана, могла показаться следом стада бхедринов, если бы не две невероятно широкие колеи от утыканных шипами колес. Там и тут виднелись груды мусора; иногда попадались и полуразложившиеся трупы. Вороны и стервятники уже завели свои танцы среди мусора и падали.
Скиталец ссутулился в семиградском седле. Совсем рядом с его пегим мерином шагал длинноногий, тощий и злобный джагский жеребец, которого, по словам ведьмы Семар Дев, звали Ущербом. На его спине она казалась ребенком. Настоящий хозяин зверюги был где-то впереди — то ли шел по следам скатанди и чудовищной повозки Капитана, то ли уже поджидал их в засаде. Так или иначе, она была уверена, что столкновение неизбежно.
— Он не любит рабовладельцев, — сказала она вчера, словно это объясняло всё.
Итак, не демон, а Тоблакай истинной крови — эта деталь пронизала Скитальца судорогой сожаления и боли. Причины он предпочел скрыть; хотя ведьма, очевидно, прочитала что-то по его лицу, но не стала тревожить его нескромными расспросами. А может, боялась, что он раскроется: Семар Дев, как подозревал он, склонна падать в бездны сильных эмоций.
Она, в конце концов, странствовала по садкам, отыскивая следы того, кто оказался впереди них — а подобное предприятие не для слабаков. «Все это только чтобы вернуть коня?» Он был достаточно умен, чтобы не разузнавать подробнее, пусть причина и не оправдывает такие ее усилия. Киндару приняли ее объяснение, покивав с мудрым видом — они не увидели в нем ничего необычного. Конь был священным животным,
Он заметил следы горя на усталом, иссушенном ветрами лице Семар Дев: киндару, сами того не ведая, нанесли ей новые раны, и боль медленно проникала вглубь, терзая сердце. Темное, неуправляемое сочувствие бурлило в ее взоре, хотя племя осталось далеко позади. Было до ужаса ясно, что и ей, и Скитальцу придется вплести в полотнища жизней своих новую перекрученную нить.
— Далеко ли до них? — спросила она.
— Не больше двух дней.
— Тогда он уже мог найти их, или они — его.
— Да, возможно. Если у этого Капитана есть армия… что же, даже Тоблакаи умирают.
— Знаю, — ответила она. Потом добавила: — Может быть.
— А нас с тобой всего двое, Семар Дев.
— Если ты решил свернуть, Скиталец, я пойму твое решение. Но я обязана его найти.
Он отвел глаза. — Да, да, конь…
— И еще кое-что.
Скиталец подумал. Оглядел широкий и неровный след. Тысяча, пять тысяч; когда люди шагают колонной, точно понять трудно. Однако пресловутая повозка стоит того, чтобы на нее поглядеть, да и след ведет в нужном ему направлении. Мысль свернуть в сторону оказалась непереносимой. — Если твой друг хитер, он не станет нападать открыто. Он затаится, насколько это возможно на равнине, выждет удобного момента — хотя какой момент может быть удобным, если их так много, не могу представить.
— Так ты пока остаешься со мной?
Он кивнул.
— Тогда… я должна рассказать тебе еще кое-что.
Они завели лошадей в середину следа и послали рысью.
Скиталец ждал, когда она разговорится.
Жаркое солнце напоминало ему о родине, саваннах Даль Хона — хотя насекомых тут меньше, а громадных стад скота и хищников, крадущихся за ними, вообще не видно. Здесь, на равнинах Ламатафа, встречаются бхедрины, мелкие группы антилоп, зайцы, волки, койоты, медведи и мало кто еще. Над головами много ястребов и соколов, это верно — но страна совсем не отвечает его прежним представлениям.
Неужели катастрофа в Морне истребила всё? Оставила выжженную пустошь, слишком медленно оправляющуюся, а немногие виды животных перекочевали с севера? Или К’чайн Че’малле были ненасытными охотниками, наслаждались бойней, пока их самих не перебили?
— Что ты знаешь об Императоре Тысячи Смертей?
Он поглядел на женщину: — Немного. Только что его нельзя убить.
— Верно.
Он ждал.
Саранча ползла по пыльному следу, отыскивая редкие пучки истоптанной травы и словно удивляясь, кто успел первым пожрать ее. Высоко вверху хищник издал пронзительный крик, намереваясь спугнуть паникующих птиц.
— Его меч был выкован при помощи силы Увечного Бога. Он был наделен слоями волшебства, овладеть которыми носитель меча мог, только умирая — сражаясь и умирая с оружием в руках. Император, несчастное истерзанное существо, Тисте Эдур, познал иллюзорность смерти. Он понимал — я уверена в этом — что проклят, ужасающе проклят. Меч свел его с ума.
Скиталец понимал, что такое оружие действительно способно свести носителя с ума. Он ощутил, как вспотели ладони, и взял поводья в правую руку, упершись левой в бедро. Во рту почему-то пересохло.
— Ему нужны были поборники. Иногда им удавалось его убить. Иным — несколько раз. Но он снова и снова возвращался, становясь сильнее, и каждый бросивший вызов погибал. Так продолжалось долго.
— Страшная участь, — пробормотал Скиталец.
— Пока не прибыл некий корабль. На его борту были новые поборники из отдаленных стран. Среди них — Карса Орлонг, Тоблакай. И я при нем.
— Хотелось бы услышать историю вашего партнерства.
— Возможно, расскажу позже. Там был еще один поборник. Его имя — Икарий.