Данэя
Шрифт:
Человечество должно отчетливо себе представить опасность, которую несут ему идеи Лала, требующие возврат к прошлому. Пока не поздно! Всякие попытки их осуществления должны быть отвергнуты и признаны недопустимыми. Нарушившие сложившийся порядок, законы и обычаи — признаны виновными.
И именно с этой точки зрения мы требуем применения к подсудимому самого сурового наказания: всемирного бойкота!
66
Двухчасовой перерыв для еды и отдыха.
Слово получает главный свидетель
— Главный свидетель обвинения только что сказал, что мой долг прекратить попытки вернуть то, что безвозвратно отжило, и не мешать человечеству двигаться вперед. Куда? К новым успехам науки, к увеличивающемуся господству над природой. И только!
Но — разве этого мало? Разве это — не все, в чем видится смысл существования человечества?
Да: мало; да — не все! Почему лишь научные открытия, проникновение в тайны природы — вне самого человека, забывая о его собственной природе?
И разве человечество двигается вперед? Оглянитесь на всю прежнюю историю, и вы увидите — что первым разглядел и мучительно осознал Лал: кризис искривил наш путь — произошел чудовищный зигзаг развития человеческого общества, которое продолжало лишь казаться неизменным. Мы ушли далеко в сторону от пути вперед, по которому шли с той поры, как на Земле исчезли социальное неравенство и несправедливость — когда человечество уверенно двинулось к неизменно светлым горизонтам будущего.
Кризис явился неожиданным: человечество совершенно не было готово к нему. Он казался неестественным: временная трудность, которую можно преодолеть — для этого надо лишь напрячься. А ничего не выходило. Потому что в нем не было ничего неестественного: накопленный гигантский материал научных открытий требовал не только пересмотра множества фундаментальных понятий, но и времени для вживания в новые представления.
Именно поэтому — его появление не было случайным: повторение подобных кризисов слишком вероятно, — повидимому, неизбежно. Фундаментальные открытия не могут следовать одно за другим непрерывно: после свершения ряда их — период практического и досконального теоретического освоения новой области. Возможно, тем более длительной, чем больше вновь открытая область. Это нужно понять.
Это не могли понять. Потому что подобное случилось в таком масштабе впервые. Напряжение всего человечества для выхода из кризиса достигло предела: люди — те, кто занимался интеллектуальным трудом, не щадили себя.
А те, кто не мог им заниматься? Чей уровень способностей не соответствовал возросшим требованиям к интеллектуальному работнику? Те, кто, по словам главного свидетеля обвинения, превратились в паразитов? Их, как и себя, также не сочли нужным щадить.
Поначалу части их, только женщинам, передали материнские функции. Это казалось прекрасным: женщины, не способные к творческому труду, взяли на себя полезную нагрузку, освободив время полноценных женщин.
Но тогда оборвалась
И, правда: чем гурии отличатся от рабынь-наложниц? Ничем! А остальные неполноценные? Их положение даже страшней рабства: положение домашних животных. Доходило до того, что стали употреблять в пищу их мясо.
Кто видел и понимал смысл этого? Никто! Все были заняты работой: напряженной, безудержной — лишь бы преодолеть кризис, выйти из него.
Понял только один. Он: мой друг, Лал. Историк, он сравнил былые эпохи с нынешней. Гений, способный по своим знаниям объять всю картину, а не части ее, как мы все — он не мог не заметить, что в мире снова появилась социальная несправедливость. Человек высоких душевных качеств, он, обнаружив это, не мог не возмутиться, не восстать против того, что творилось вокруг.
Это далось не легко ему самому: страшно было поверить — ему, такому же сыну своего времени, как любой из нас, что интеллектуальное человечество творит дикие дела. Спокойно: не замечая этого. Но у него хватило сил и смелости до конца взглянуть в глаза правде.
Он пытался раскрыть глаза другим; надеялся, что его поймут — как когда-то, когда он возглавил кампанию против людоедства: тогда многие поддержали его. Теперь никто, ни один человек не хотел даже слушать. Все до единой попытки разбились о полнейшее непонимание. Ему стало ясно, что пока господствует кризис, людям не до его идей. И замолк — на время.
Именно тогда произошла моя встреча с ним. Его рассказ о находке работы по ряду разностей простых чисел явился толчком для создания периодического закона элементарных частиц и, через него, теории гиперструктур. Он первый поверил в эту теорию: видел в ней то открытие, которое могло положить конец кризису. И он был тогда рядом со мной — в то нелегкое для меня время. О своем открытии — мне не говорил: берег меня для того, что я должен был сделать — что он тогда считал самым главным. Отдавал все силы популяризации теории гиперструктур. Готовил победу её и ждал своего часа, когда сможет раскрыться передо мной: считал, что я способен понять его.
В день, когда из Дальнего космоса пришел долгожданный сигнал Тупака, он шел ко мне, чтобы поздравить с победой и, наконец, посвятить меня в свои взгляды на современное человечество. И не решился: сил у меня в то время уже оставалось не много — он понял, что ему и дальше придется идти одному.
Но в тот же вечер произошла его встреча с Евой, педагогом, одной из будущих руководителей движения против отбраковки детей, к которому он примкнул, как только оно началось. Она-то тогда натолкнула его на мысль, как защитить детей — всех — от возможности быть отбракованным: рождением детей всеми женщинами.