Данэя
Шрифт:
Он продолжал стоять, глядя в сторону Дана, всем своим видом демонстрируя уверенность в успехе. И не дрогнул, когда большинством голосов — правда, крайне незначительным, всего в несколько процентов — прошло предложение разрешить показ.
Ги стал обстоятельно и подробно рассказывать, что увидел на «Дарвине», сопровождая слова демонстрацией записей. Их было много: вряд ли он показывал все — было явно отобрано то, что должно было произвести наибольшее впечатление и, к тому же, перекликаться с кадрами хроники Второй мировой войны. Йорг заметил это сразу.
Зал напряженно молчал. Слушали и — особенно — смотрели слишком внимательно: вид у многих был подавленный.
— Поэтому
— Твое несогласие не давало тебе право предпринимать самовольные действия!
— Я — спасатель, — снова повторил Ги, — я привык немедленно приходить на помощь тем, кто в ней нуждается. Я не мог ждать — пока те самые, кто безжалостно калечит этих несчастных, поймут то же, что уже знал я.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что уже известно многим: правду о том, что творится на Земле. Страшную правду о нас, раскрытую Лалом Старшим.
— Кто познакомил тебя с его взглядами?
— Мой лучший друг — Ли.
— Есть ли еще вопросы у президиума? — Их не было.
— Прошу выслушать показания двух участников событий на «Дарвине», — сказал Дан.
— Обвинение не возражает! — ответил Йорг, снова не согласовывая ни с кем свое заявление: не было смысла мешать им выступать.
Но вначале решено было устроить перерыв.
Йорг неторопливо ел, сидя за столиком в столовой, и старался вслушиваться в то, что говорили сидевшие рядом.
Многие спорили, а иные молчали, погруженные в мысли, не видя ничего. Эти ели почти машинально или обходились стаканом чего-нибудь: выпивали залпом либо тянули мучительно долго, будто давясь — Ги слишком многим испортил аппетит. Надолго ли?
Внимание Йорга привлекла группа оживленно говоривших, — но, сразу, чем-то отличавшихся от других. Он прислушался: говорили совершенно о другом — о посещении концерта запахов. Это было недавно появившейся новинкой: звучание музыки сопровождалось непрерывно сменяющейся гаммой запахов, создаваемых специальной аппаратурой, — эмоциональное воздействие их было необычайно сильным. И вся группа живо обсуждала впечатления, произведенные на них этим концертом.
Их не было в зале суда — но они, как и все, только что смотрели начало хода его, слушали Ги, видели те записи. Но об этом не было ни слова: будто оно их настолько не касалось, что они почти сразу же и забыли. Только запахомузыка!
Йорг усмехнулся: это — пусть не основные — тоже союзники. Невольно. Существующий порядок вещей для них естественен: им нет никакого дела до каких-то неполноценных. Вряд ли хоть один из них голосовал за предложение Дана. А впрочем, может быть, и голосовали — за: как, наверняка, большинство тех, благодаря кому Ги получил разрешение на демонстрацию своих душераздирающих материалов — из любопытства. Если то, что они узнали, настолько не затронуло их, что продолжает больше занимать запахомузыка, говорит лишь о том, насколько привычно и устойчиво все, что защищает он, Йорг.
После перерыва слушали показания генетиков-космистов; говорил в основном Альд. Он мало что добавил к фактическому материалу, продемонстрированному Ги: рассказывал о целях и объеме экспериментов, проводившихся еще до появлении Ги на «Дарвине». И давал подробные, квалифицированно аргументированные комментарии; Дзин помогал ему, задавая время от времени нужные вопросы.
Товарищ
Обстоятельные показания подсудимого и двух его свидетелей отняли гораздо больше времени, чем ожидалось: сегодняшнее заседание суда на этом решили закончить.
Ни Дан, ни Йорг еще не успели обменяться прямыми выпадами. Оба готовились к следующему дню.
65
— Слово главному свидетелю обвинения — профессору Йоргу!
Йорг, поднявшись на возвышение, обвел глазами зал. Все места сегодня заполнены до отказа: не только на стороне обвинения, как вчера, — на стороне защиты тоже. Пустовавшие вчера места заняли женщины, чьи выдающиеся вперед животы ясно говорят, кто они: будущие матери.
Дан нарочно не привел их сюда вчера: им вредно видеть то, что показывал Ги; даже, наверно, предложил им не смотреть эту часть трансляции. Берег — как самый главный, самый важный свой актив. Их появление, их существование было куда страшней того, за что судили Ги, ради чего — якобы — здесь собрались.
Все же — говорить вначале придется о нем: отталкиваться от его действий — ударить по Дану отсюда. И Йорг заговорил о том, что сообщили на суде вчера.
— … Это производит малоприятное впечатление. Увы, да! Отрицать невозможно: это может быть названо отвратительным — если… Если вдруг почему-то забыть: для чего оно делается! Но все знают и помнят — для чего. Для небывалой в предыдущие эпохи продолжительности жизни тех, чьим трудом созданы небывалые тоже могущество и уровень развития человечества. То, что позволило сразу же после преодоления мучительного для всех кризиса осуществить невиданные по размаху свершения: строительство звездолета-гиперэкспресса, открытие Земли-2, подготовку к ее заселению, выход на Контакт с внеземными разумными существами.
Все это было бы невозможно без накопленного нами производственного потенциала, созданного именно в период научного кризиса — несмотря на его мучительность. То, на что человечество имело мужество пойти в тех условиях — меры, разумно перераспределившие функции и обязанности людей в зависимости от неизбежной разницы уровня их способности — сделало это возможным.
Но вот нашелся человек, который под действием взглядов давно прошедших эпох счел эти меры совершенно недопустимыми. С точки зрения этики. Этики былых эпох — не нашей.
Проходит время — меняются условия. Этика тоже — не может застыть, должна соответствовать времени и изменившимся условиям: подчиниться неизбежным законам, диктуемым природой и постигаемым с помощь разума, а не эмоций.
Эмоции — плохой советчик. Человечество уже успело совершить крупную ошибку, поддавшись им. Я имею в виду проведенное в свое время резкое ограничение отбраковки неполноценных детей. Что это дало? Вместо того чтобы максимум сил использовать, как и прежде, на научные исследования, пришлось практически ничем не оправданное количество полноценных, пригодных к нормальному труду людей направить на педагогическую работу, одновременно сильно увеличив нагрузку на всех вообще педагогов. Ибо уровень требований, который снижен быть не мог, предъявляемый теперь к тем, кто раньше был бы отбракован, слишком высок, чтобы они могли достигнуть его собственными силами. Итого: затрата огромного количества труда на тех, кто не сможет его скомпенсировать в дальнейшем своей работой — потери, а не приобретения для всего человечества.