Данэя
Шрифт:
– Конечно! – после такой немыслимой удачи, как выход на Контакт, Сын был полон уверенности и оптимизма.
– А почему мы должны тормозить? – спросила Дочь, когда он включил обратную тягу корабля.
– Наш курс сместило почти на 180 градусов, – нужно остановить его и разогнаться в обратную сторону, – вместо Него ответил Сын.
– Но можно же по кривой: например, по полуокружности. Без торможения.
– На это уйдет времени и энергии в 1,57 раза больше. Ясно? В пи пополам раз. Элементарно! Смотри. – Сын схватил световой карандаш и начал рисовать схему.
Мама воспользовалась тем, что Дети заняты
– Дела не совсем в порядке?
Он кивнул.
– Потом. Я хочу обсчитать кое-что. Ужинайте без меня.
– Тогда Дети поймут, что что-то не так.
– Ты права.
После ужина Он сразу же вернулся в рубку и сел за компьютер. Быстро сделал первые расчеты. Скверное положение: сразу столько неблагоприятных факторов при диком дефиците энергии.
Торможение съест не слишком много её: и после рождения Малыша Он не увеличивал ускорение. Но – новый разгон: лететь на той же скорости, что теперь – уже невозможно. Не говоря просто о самой длительности полета, это опять энергия – необходима для того, чтобы обеспечить Их существование: энергия для регенерации воздуха и воды, отопления, работы многочисленных приборов. Чтобы уложиться, нужно максимально разогнать Экспресс – снова энергия, которой нет. А затем торможение при подлете к Солнечной Системе.
На корабле немало такого, без чего можно обойтись, что можно превратить в энергию как “топливо” для аннигилятора. Начал просматривать инвентарный перечень, отбирая, чем можно пожертвовать. В список включил даже крейсер и все катера, кроме одного – на самый крайний случай. Подсчитал общую массу, умножил на квадрат скорости света и КПД аннигилятора. Сравнил с нужным количеством энергии.
Не хватает. Здорово не хватает! Снова начал просматривать инвентарный перечень. Включил в список всё, что было возможно: лишние компьютеры; блоки памяти с записями, которые имелись на Земле, с учебными программами для Детей; переборки жилого блока, оркестрион; всех животных и фураж; одежду сверх сугубо необходимого минимума – и даже часть продовольствия. Но и этого недостаточно. Что же ещё?
Работу прервало появление Мамы с Малышом. Она приложила его к груди, начала кормить, поэтому Он не стал Ей ничего говорить. Молчал, глядя, как сосет Малыш – продолжал думать.
Мама вопросительно посмотрела на Него. Он отрицательно покачал головой:
– Потом. Когда покормишь. Разговор длинный. Дети легли?
– Да. Спят уже.
Она унесла Малыша и вернулась к Нему.
– Что?
Он показал цифры энергоресурса, общие результаты обсчета, и, видя, как Она сразу же побледнела смертельно, тут же стал говорить, как думает выйти из положения.
– И сколько ещё недостает? – Они несколько раз проверили инвентарный список, но удалось ещё наскрести не много.
Думали и искали, снова перебирали варианты, считали. Но выход найти не могли. Что, ну что ещё можно сунуть в аннигилятор?
Элементы гипераппарата? Составлявшие основную массу Экспресса, – теперь они были лишь мертвой инерционной массой, требующей львиной доли энергии, которая должна быть сейчас затрачена на разгон. Даже если решиться пожертвовать этим чудом, стоившим столько трудов и лишений и давшим такое могущество над Пространством – они абсолютно недоступны для Них: сделаны из сверхпрочных материалов, их невозможно разрезать.
Выход,
– Мама, А если...?!
– Что? Ну, ну!
– Если исключить торможение при подходе?
– Проскочить Солнечную систему? И потом?
– Да нет же! Нас ведь ждут; они непрерывно следят за Большим космосом: наш сигнал будет наверняка принят – мы сможем сообщить, чтобы нас встретили с “топливом” для торможения.
– Им придется выйти в Большой космос.
– Не слишком далеко. На крейсерах возможно. Смельчаки найдутся. А теперь смотри. – Он изъял из баланса энергию на торможение при подходе, – теперь её общая потребность стала меньше почти вдвое.
И всё же не хватало – ещё не хватало, хоть и не сравнимо с тем, что раньше. Но сколько Они больше не бились, дефицит оставался.
И опять пришла догадка, мелькнула мысль – но она была такой страшной, что Он тут же попытался отогнать её. Но не успел – потому что Мама сама произнесла то, что Он пытался скрыть от себя:
– Анабиоз!
– Нет!
– Да! Другого выхода нет. Ты же знаешь. Давай считать.
Она и Дети будут находиться в анабиозе, Он останется один на бессменной вахте. Снизится расход продовольствия, что давало дополнительно ощутимую массу, которая пойдет в аннигилятор, снизятся и затраты энергии на жизнеобеспечение: расход её в анабиокамерах невелик.
Но сразу и так не сошлось. Если только Он осуществит разгон с максимальным ускорением, которое способен перенести...
Сходится! Почти на пределе – с ничтожнейшим запасом на непредвиденное.
Они устали невероятно.
Итак, выход один – анабиоз! Само это слово внушало страх. Когда оно произносилось, вслух или мысленно, вставало перед Ним лицо одного из немногочисленных близких Его друзей, талантливейшего астрофизика, надеявшегося с помощью анабиоза дождаться ушедшего в Дальний космос киборга, не теряя напрасно годы своей жизни, чтобы их хватило на завершение начатой им интереснейшей работы. И не проснулся – не вышел из анабиоза, когда вернулся киборг, подтвердивший все его предположения. Работу пытались завершить его ученики, ни один из которых не был ему равен.
– Но другого выхода нет, Отец. Ты это знаешь. И я тоже.
– Давай ещё подумаем!
– Бесполезно. Только это.
И хоть все в Нем продолжало сопротивляться, Он уже знал, что Это неминуемо и что даже отложить надолго Они тоже не могут.
Они так и не сомкнули глаз. “Утром”, за завтраком оба молчали.
Поговорили с Сыном; потом, втроем, с Дочерью. О возможных последствиях говорить Детям не стали – те доверчиво соглашались со всем: привыкли во всем Им верить. Подготовка и опробование анабиокамеры на животных не отняло и 24 часов.
Последний общий ужин. На прощание Он много играл Им на оркестрионе. Они приготовились к долгой разлуке. Один Малыш ничего ещё не понимал: спокойно сосал грудь Мамы, улыбался Им.
Его первого поместили в камеру, ввели в состояние анабиоза. Усыпили Дочь. Затем Сына, который, обняв Их перед тем, как лечь, широко улыбнулся и сказал:
– Ну, до встречи!
Он и Мама остались одни. Незабываемые последние часы, Её слова и последнее тепло физической близости, которой Она старалась облегчить Ему предстоящую разлуку.