Данэя
Шрифт:
Но именно тогда удалось до конца одолеть иммунную несовместимость. И сразу использовать это как исходный фактор отделения неполноценных.
(А вот искусственную жизнь создать так и не удалось. Спотыкались на какой-то крайней грани – когда, казалось, успех уже не вызывал сомнений. Может быть, и здесь секрет тоже – где-то на гиперструктурном уровне? А что?)
Так было. Но теперь... Они сейчас вновь проникли в огромную неизведанную область, где снова многие предыдущие понятия кажутся бессильными, и на овладение которой опять потребуются напряжение всех сил и неизвестно сколько
Неужели пытаясь выйти из каждого такого кризиса, человечество глубже и глубже будет дегуманизироваться, дичать? Да: если уже сейчас, после первого кризиса, не осознает совершенно отчетливо недопустимость для себя превращения хоть какой-то части людей в бесправных скотов. И не уничтожит это немедленно. Лишь память о нем должна храниться и передаваться из поколения в поколение, чтобы не дать такому больше никогда повториться.
Сейчас, безотлагательно, должно быть это совершено, – даже если Контакт с Теми позволит избежать кажущегося кризиса, он не исключен позже, уже на более высоком уровне. Третий Их дар Земле – самый важный сейчас!
Путь осуществления его – рождение детей всеми женщинами, жизнь вместе с ними, повседневная забота о них. Любовь к ним. К каждому.
И другая любовь – огромное, прекрасное чувство, достойное высокоразвитых людей – снова займет свое законное место. Сделает людей – всех – счастливей. И прекрасней.
Он знает это. На чужой, страшной планете, где погиб Лал, Он прожил самые счастливые годы своей жизни. Он возвращается, поняв необычайно важные вещи. Мама, Сын, Дочь, Малыш – Они будут вместе с Ним, и в Их существовании рядом Он будет черпать силы. И ещё – в памяти о Лале. Человеке, лучше которого не было в эту эпоху на Земле.
Возбуждение переполняло Его, переливаясь через край звуками скрипки.
Одиночество становилось всё мучительней. Нервы были напряжены до крайности.
Он строго следил за собой: отгонял, напрягая волю, навязчивые мысли. Даже перестал разговаривать с Лалом, так как его воображаемое появление становилось похожим на устойчивую галлюцинацию.
Так прошло ещё несколько месяцев. Солнце приближалось; Он отправил в его сторону сигнал с просьбой о посылке навстречу Им крейсеров с “топливом” для подлетного торможения и стал ждать ответного сигнала. Если тот не придет вовремя, Он повторит сигнал.
В сверхневероятном случае, если Их обнаружат слишком поздно и не успеют доставить “топливо”, незаторможенный экспресс пройдет мимо Солнечной системы и снова уйдет в Дальний космос. Кораблям с Земли придется его догонять (не могут же они его не заметить в последний момент, при проходе мимо Системы, когда он даст последний сигнал, для которого в аннигилятор будет отправлена скрипка), но это им удастся не скоро: экспресс летел с огромной скоростью. И тогда хватит ли энергии, чтобы дожить до встречи?
Старательно отгоняя мрачные мысли и нетерпение, Он ждал ответного лазерного сигнала. И тот пришел таки! Земля ждала – корабли с “топливом” встретят Их. Просили сообщить, что случилось, но,
Силы Его были на исходе: Он это остро чувствовал. Лишь надежда на скорый прилет и конец разлуки с Ними поддерживали Его.
Всё время, кроме редких коротких свиданий с Ними, Он находился в рубке. Там же ел и спал. Спал беспокойно, с бесконечными сновидениями, какими-то очень яркими, и в них Он встречался с Ними и Лалом. Проснувшись, не чувствовал себя отдохнувшим. Потом, сидя в кресле перед пультом, Он нередко впадал в дрему, но и она была наполнена яркими грезами и видениями.
... И сейчас, откинувшись в кресле, Он закрыл глаза, задремал.
Пришедшее видение было ярким как никогда. Планеты, звезды и галактики с бешеной скоростью неслись через Него, огромного и бесплотного. Виден был пылающий экспресс и сидящие рядом с Ним то Они, то вдруг Лал и Эя, и Ему даже в голову не приходило называть её Мамой. Они тоже были огромны, бесплотны и прозрачны, и видны со всех сторон: и снаружи и изнутри. И потом пространство, сбившись складками, заполнило рот, и Он ощущал его верхним нёбом.
Затем возник бесконечный пук осей – прямых, криволинейных и спиральных, исходящий из мировой точки пространства-времени, где находился Он. Каждая ось со своим законом и метрикой, со своей непрерывно вибрирующей интенсивно яркой цветовой гаммой.
Корабль и спутники Его множились бесчисленными повторениями, несущимися к центру и от центра бесконечного ежа осей. И длилась вечность без надежды – и было полное, абсолютное безразличие ко всему.
Но вечность оборвалась: повторения, уменьшаясь, сошлись в центре и слились в единое. Пространство, распрямляясь, освободило рот; мириады небесных тел вновь понеслись через Его бесплотное тело, и потом оно и стенки корабля стали терять прозрачность...
Сон оборвался. Он на мгновение открыл глаза и с удивлением увидел – на бортовых часах стрелка сдвинулась всего на пять минут. Видение ярко и отчетливо, во всех подробностях и деталях, стояло перед глазами. Непонятно почему, была уверенность, что всё это Он действительно когда-то видел. Мучительно старался вспомнить, когда – и не мог. Но уверенность не проходила, и Он ещё не раз напрягал воспаленный мозг, пытаясь вспомнить.
38
Пришел сигнал с Минервы: первый крейсер вышел навстречу с частью “топлива”, которое Ему требовалось. Снова просили подробно сообщить, что случилось. Он не ответил. Не было сил даже радоваться.
Чтобы подхлестнуть себя, Он отправился к Ним. Тем более что мучило какое-то непонятное предчувствие.
На беду, оно подтвердилось. Там, в анабиокамере, Он обнаружил сразу, что дело неладно. Два прибора показывали совсем не то, что Он совсем недавно, меньше часа назад видел на экране пульта. Сверхнадежные приборы – вышли из строя? Срочно заменить их!
Но контрольная проверка показала, что дело не в приборах. Оставлять Их в анабиокамере до устранения причины было слишком рискованно. Необходимо временно вывести из состояния анабиоза: другого выхода не было, нужно сделать это, не откладывая.