Данэя

Мир Борис

Тоже щука. Какая огромная, чуть ли не вдвое больше первой. О-го-го! Глаза юноши сияли, ноздри раздувались, – он широко улыбался.

Ещё, ещё заброс. Ничего. Не может быть, не должно! Поймать ещё, почувствовать вновь и вновь взявшую блесну рыбу, подсечь её резким рывком и снова тащить к себе.

“Там у нас тоже обязательно должна быть рыба, ею надо как можно скорей заселить водоемы”. Чтобы и там можно было испытать азарт ловли, восторг при виде крупной бьющейся рыбы.

Он забросил далеко, почти к самым кустам у мыска. Повел – и тут

же почувствовал, что зацепил. Ну, надо же!

Действуя веслами, он медленно подплыл к мыску, чтобы, легонько подергивая леску, как учил Отец, попытать освободить тройник с блесной. Солнце ещё сияло вовсю. Ветерок приятно обдувал лицо и голое тело и тихо подвигал лодку.

Удивленный вскрик заставил его поднять голову.

... Что делать? Как жить дальше? С каждым днем она всё сильней чувствовала, что уже окончательно не в состоянии жить по-прежнему, – только так, как живут они.

Мысль, в первый момент показавшаяся безумной – стать одной из них, войти в их семью – не проходила. Наоборот – становилась навязчивой, настолько сильной, что сминала даже чувство к Дану. Они становились ближе ей – все: и Эя, и девочка, и застенчивый юноша, горящий взгляд которого стал часто видеться ей.

Надо искупаться: вода освежит тело и хоть немного успокоит. Лейли сбросила одежду, шагнула к воде. Солнце било в глаза так, что пришлось зажмуриться.

Она приоткрыла глаза – и не поверила себе: лодка, прямо перед ней, и в лодке сын Дана – Лал. Солнце золотило его развевающиеся огненно рыжие кудри, – казалось, сияющий ореол окружал его голову. И юношески стройное нагое тело с выпуклой грудью, развернутыми плечами – будто созданное античным скульптором для храма Гелиоса[1].

Он поднял голову, услышав её вскрик, – и всё затмил его взгляд. Он уже не мог оторвать от нее глаз, не мог опустить их; в них светились восхищение и радость, робость и покорная нежность. Губы его беззвучно шевелились.

И молнией пронзила её мысль: это – выход! Единственный – другого не будет. Только это свяжет её с ними – неразрывно, прочно.

И сразу отпали все сомнения, все тревоги. Стало удивительно спокойно в её душе. И она не стала закрывать свою наготу: шагнула вперед, в воду – навстречу ему.

Лейли... Она – или он плохо знал своего Сына: как смотрел он на нее, красный от смущения. Потом полночи ждал на балконе, чтобы ещё раз увидеть её.

Пора – мальчику уже восемнадцать. Будь счастлив, Сын!

Это замечательно, что с первой в жизни женщиной его свяжет любовь, на которую ответят тем же: она одарит его любовью – не простой страстью. Сумеет: она знает это чувство. С давних пор. Гораздо раньше, чем узнал его он, Дан.

Его-то она и любила. Та встреча, здесь, когда она казалась безумной от счастья, – лишь это он хоть иногда вспоминал. А сейчас припомнил всё: то, что передавал ему Лал, когда он, бессильный старик, доживал последние годы первой жизни, и её слова при прощании тогда. Он не вспомнил её, вернувшись: сразу

встретил Эю. И лишь одна та ночь – и день.

Там, на сверхдалекой Земле-2, у него и Эи родились Дети, и Эя, Мама, стала единственной для него на всю жизнь – он узнал любовь и стал другим.

А она, здесь, ждала: он почувствовал это сразу при её посещении – она прилетела к ним самая первая. И улетела, всё поняв, но ничего, значит, не позабыв: продолжает летать сюда. И сейчас она с Лалом: потому что его только может полюбить – сына Дана. Пусть будет счастлива – с Сыном!

Он долго сидел на камне у самой воды: смотрел на остров вдали, думал. Приплыл обратно плот, – на нем лежала великолепная большая щука. Значит, Сыну сегодня во всем удача! Он не стал трогать рыбу: сунул в садок, чтобы сохранить до прилета Мамы.

Долго же её нет! Скорей бы прилетела! Что там с Евой? Ожидание было томительным. Даже ловить не хотелось.

Он невероятно обрадовался, услышав, наконец, сигнал вызова.

– Отец, я уже лечу. Включи через час пеленг – я пересяду в аэрокар.

– Что с Евой?

– Дело серьезное: она делала попытку сама родить ребенка – её заставили под угрозой бойкота ей и Ли уничтожить плод.

– Как это произошло?

– Я записала весь наш разговор – перезаписала его тебе. Начни слушать до моего прилета. Скоро буду.

Он слушал, сжав кулаки. Прав, тысячу раз был прав Лал: ну и зверьё!

Эя, прилетев, увидела, что он продолжает слушать, – молча уселась рядом с ним.

– Похоже, Ева сейчас не совсем устойчива, – сказал он, прослушав главное.

– Пока очень. Но это Ева: должна справиться.

– Ты сильно устала сегодня?

– Невероятно. И не ела с утра: не до того было. Она – как избитая. Я Дочь с ней оставила – до понедельника.

– Что же ты молчала? Сейчас накормлю тебя.

– Наловили много?

– У меня совсем не клевало. Но Сын поймал, спиннингом. Вот, смотри! – он вытащил садок со щукой.

– О! Молодец мальчик.

– Да. – Что-то мешало ему сказать сразу всё.

– Даже есть захотелось.

– Сейчас! – он сунул щуку в контейнер робота. Налил в крохотные стаканчики темную водку. – Выпей немного. На травах, по рецепту Лала.

– Опьянею я: голодная очень.

– Ну и хорошо: расслабься.

– Ладно: после того, что узнала, действительно, надо. – Она сразу поперхнулась, слезы выступили на глазах. Потом всё же допила. Дан подал ей кусок уже зажаренной рыбы.

Они ели молча.

– Правда: полегче стало. Ты что сейчас будешь делать? Поедешь опять ловить?

– С тобой – да.

– Нет – я не в состоянии.

– Иди тогда, ложись сразу.

– Подожду Сына.

– Не надо. Он на большом острове.

– Где?

– Вот там. – Но ничего уже не было видно, совсем стемнело.

– Надо хоть вызвать его.

– Не надо, Мама. Нельзя мешать ему.

– ?

Он не успел ничего ответить: негромкий женский голос зазвучал над озером.