Данэя
Шрифт:
– Спасибо! Она мне очень скоро понадобится.
Вопрос застыл в глазах Эи, но Лейли, попрощавшись, наклонив голову, быстро вышла. Их разговор, теперь уже обязательный – впереди, но сейчас она ещё не готова к нему. К тому же, она действительно спешила: нельзя заставлять его ждать так долго.
Выйдя на аллею, она едва взялась за свой радиобраслет, чтобы послать ему вызов, как вдруг услышала негромкое:
– Лейли! – юноша поднялся с земли и шагнул из-под деревьев на освещенную дорожку.
– Ты здесь, мальчик?
– Да.
– Ждешь?
–
– Давно? У тебя руки холодные – ты замерз.
– Ну что ты!
– Ты же можешь простудиться: земля, должно быть, сырая.
– Разве с человеком может что-нибудь плохое случиться здесь, на Земле?
– Глупый мальчик! – она поправила ему волосы.
– Я ждал тебя.
– Я знаю.
Блок был велик. Рита с любопытством рассматривала предметы украшения – изделия хозяев.
– Я только посмотрю Дочку – и сразу вернусь к вам, – сказал Дан.
– Можно и мне с тобой? – осмелилась спросить его Рита.
– Пожалуйста, – только тихонько.
– А мне?– спросил и Поль.
– Конечно.
В комнате девочки горел ночничок. Дэя лежала, раскинувшись, одеяло было сбито. Дан осторожно укрыл её, – Дочь не просыпалась. Одну минуту постояли, глядя на нее, слушая её ровное дыхание. Потом вышли на цыпочках.
Робот привез им на террасу кофе, крепкий – чтобы не хотелось спать. Дан стал говорить.
О том, как впервые встретился с Лалом. О долгой дружбе с ним. О замечательных способностях Лала, его всеобъемлющих знаниях, широте его интересов. О его нечеловеческом терпении – многолетнем молчании о страшном своем открытии.
Актеры слушали, не задавая вопросов. В рассказе Дана рисовалась фигура замечательная, героическая. Хотелось верить всему, что открыл этот безвременно ушедший человек.
... Трудно было бороться с обаянием этого образа, воспринимать оставленные им идеи по-прежнему с иронией. Что-то мешало – уже – не верить тому, что говорит о Лале Дан. Трудно забыть, как он осторожно касался спящей дочери и заботливо укрывал одеялом, как смотрел на нее: выражение его глаз в полумраке спальни девочки поразили Риту более всего. Его невозможно было забыть – и потому так трудно не верить тому, что он говорит. Даже если, действительно, он, как и его покойный друг, заблуждается.
Даже если...? Она усмехнулась про себя: подумала так, будто уже больше была уверена в их правоте, а не своей, Милана и профессора Йорга.
Продолжая говорить, Дан почти машинально сорвал цветок, бархотку, и, помяв пальцами, поднес к лицу, втянул ноздрями запах его. И Рите почему-то тоже остро захотелось почувствовать горько-пряный аромат этого цветка – и неожиданно для себя она протянула к Дану ладонь, а он, как будто сразу поняв её, отдал ей его.
И почти сразу заговорил о ещё одной стороне натуры своего друга: о Лале – писателе и тонком ценителе прекрасного. О том, как не дал перед гибелью своей тронуть гипсовый грот. И о скрипке. Он принес её и, приложив к плечу, заиграл “Балладу” Порумбеску.
Небо
– Скоро рассвет. Нам давно пора уходить. И так – мы заставили вас провести ночь без сна, – сказал Поль, поднимаясь.
– Э! Сколько их было, бессонных ночей. Ничего – они не пропали даром. И эта – тоже. Торопись, дорогой, со своей постановкой: она очень нужна. Пусть скорей будет рассвет – тот, настоящий. О котором мечтал наш Лал. Не стесняйся, если потребуется наша помощь: “Брандом” ты ведь поможешь нам. Думаю, что ты сумел понять многое.
– Пока не до конца – но хочу понять. До свидания! Спокойного остатка ночи.
– До свидания, Поль. До свидания, девочка, – ласково кивнул Дан Рите.
... – Да, Мама: эта ночь не пропала даром! – уверенно повторил он, когда дверь закрылась за ними.
49
Эта ночь не пропала даром не только на Земле – и далеко от нее, более чем в десяти миллиардах километров. Хотя в это время сторона Минервы, где находилась космическая станция, была обращена к Солнцу, свет его здесь был почти в пять тысяч раз слабей, чем на Земле. Темный день, обычный там.
Но в палате госпиталя, где лежал Ли, светло и шумно. Вокруг кровати расселись друзья, только что прилетевшие на Минерву. Ли уже шел на поправку: врачи достаточно потрудились над ним.
– Починили уже, – сразу же отрапортовал он. – Состою на двадцать пять процентов из чужого мяса, костей и органов. А кожи чужой – семьдесят процентов.
– Заштопан качественно! – заметил гигант Ги, бывший аспирант Ли и его напарник по многим спасательным операциям. – Но всё же, без меня, тебя пускать не следует. Факт! Хотя я думаю, летать ты будешь, раз материала на тебя не пожалели.
– Не пожалели! Материал первоклассный: самых качественных доноров, наверняка, специально зарезали.
– Неужели жалеть для такого суперасса, как ты?
– Сынок, ты, может быть, смотрел бы на это с чуть меньшим юмором, если б узнал, что сам имел когда-то более чем достаточно шансов оказаться в числе тех, кого ради тебя спокойненько прикончили.
– Что-о? У тебя – не хандра? Неужели сказали, что спасательной службе ты можешь сделать ручкой?
– Нет ещё. Будет ясно, когда совсем выздоровею.
– Так что за мрачные шутки?
– Какие шутки! Растолкую: мне ещё до этой передряги успели немного вправить мозги и объяснить что к чему, так что я смог кое-что таки уразуметь.
– Мрак Вселенной! По какому курсу ты ведешь нас?
– По верному, – не беспокойся, самому верному.
– По чьему пеленгу?
– Того, кого я всегда называл Капитаном.
– Дана? Рассказал бы лучше, как летал спасать их.
– И о них.
– Серьезно!
– Быть по сему. Заодно и о том, почему считаю, что он сумел мне вправить мозги. Только учтите: придется поднапрячься, чтобы понять толком, что я узнал. Всё не так-то просто – даже для вас, гении вы мои космических масштабов.