Дангу
Шрифт:
От тех и других приходилось прятаться и скрываться, перенося невероятные лишения, голод, сырость и жару.
Уже целых две недели они пробирались с перевала Пир-Панджал сюда, на Равнины, через страну горного дикого племени раджаури. В тот же день, когда Дангу забрал у них свои драгоценности, их дочиста ограбила случайно проходившая здесь шайка разбойников раджаури. Вдоволь нахохотавшись над связанными вместе англичанами, они взяли их лошадей и все оставшееся имущество — переметные сумы с продуктами, одеждой, личными вещами, оружие и самое печальное — фирман и дастак. Теперь англичане были беззащитны. Сняли даже обувь. Счастье еще, что не прирезали. К вечеру, проклиная все на свете, друзья сумели ценой нечеловеческих усилий, перекатываясь и извиваясь, добраться до близлежащих скал и перетереть об острое
— Джон! Вспомни, как он выглядел, — спросил Николас шотландца, водя палкой по песку.
— Сэр! Он, кажется, был очень высокого роста и вроде бы в длинной кофте.
— В кофте, в кофте! — злобно передразнил его Николас. — Я спрашиваю, кто он: белый или индиец?
— Сэр! Я не успел рассмотреть.
— Эй, всадить бы в него пулю из пистолета! — Николас сжал кулаки, потом сплюнул. — Скотина, вот он кто!
— Да, сэр, это так! — вяло кивнул Джон.
У них уже не было сил спорить и говорить об этом. А еще несколько дней назад, пробираясь по лесам в сторону Равнин, они до хрипоты переругивались, размахивая руками и обвиняя друг друга в том, что не смогли сохранить бриллианты. Руки и ноги у них кровоточили, исколотые колючками и шипами, открытые участки тела и лица были искусаны москитами и мошками. Продираясь через кустарники и траву, англичане страшно боялись наступить на змею, скорпиона или еще какого-нибудь гада. По ночам, сидя на дереве или прячась в скалах, как первобытные люди, они с содроганием вслушивались в дикий рев и рыкание бродивших вокруг хищников.
Они старательно обходили стороной, прячась в зарослях, попадавшиеся редкие деревни. Не дай Бог снова наткнуться на разбойников! Иногда им везло, и они находили на отдаленных деревенских полях что-либо съедобное. Попадались им кое-где и дикие бананы. Других растений они не знали и, боясь отравиться, не трогали.
— Джон! — хрипло пробормотал Николас, бросив палку в воду. — Что будем делать? Куда двинемся?
— Сэр! Надо отдохнуть. Переночуем, а утром что-нибудь придумаем. Я есть хочу, — уныло ответил шотландец тихим голосом. Он совсем упал духом и сильно ослаб.
— И то верно, — ответил Николас. — Вон там я вижу подходящие деревья. — Он пошарил в своих лохмотьях. — У меня есть еще пара бананов. Все равно, чтобы теперь переправиться, не обойтись без подмоги. Пошли!
Они с трудом встали и потащились от берега в прибрежный лесок. Выбрали дерево, забрались, помогая друг другу, на нижние ветки, устроили некое подобие гнезда для ночлега из листьев и тонких веток, съели по банану и, устроившись поудобнее, приготовились ко сну. Они ни о чем не разговаривали, каждый был погружен в собственные невеселые мысли.
Джон и Николас проснулись от резких криков, звона оружия и лошадиного ржания. Николас чуть раздвинул ветки, глянул вниз и тихо присвистнул. Дерево, на котором они ночевали, было окружено вооруженными всадниками. Их длинные копья почти касались несчастных англичан.
— Арэ! Спускайтесь! — один из всадников показал на землю. Его копье легонько ткнулось в задницу Гибсона; тот громко ойкнул.
— Сэр! Мы пропали, — прошептал шотландец, опасливо косясь на целый лес копий, направленных на них. Наконечники ярко блестели в лучах восходящего солнца.
— Молчи! — прошипел Кондрелл. — Сейчас, сейчас! — громко крикнул он вниз. — Давай шевелись, — подтолкнул Гибсона. — Это не разбойники, а сипаи. Я это понял сразу. Как-нибудь договоримся.
Дрожа от страха и утреннего свежего воздуха, кое-как они спустились на землю, являя собой весьма жалкий вид.
Два сипая спрыгнули с лошадей и, приставив к их
— Фаренги? — грозно спросил чернобородый всадник, очевидно начальник отряда, сидевший на крупной белой лошади. — Откуда? Отвечайте!
— Мы, мы инглиси… Из Кашмира… — запинаясь, заговорил Николас, мешая слова на английском и урду, — нас ограбили там, — он махнул рукой в сторону гор, — перевал Пир-Панджал.
Гибсон присоединился к нему:
— Да, да, сахиб, там, — он тоже махнул рукой, вторя приятелю. — Мы купцы, лошадей отняли, товар отняли… У нас был фирман…
— Фирман от его величества падишаха Фарруха Сийяра, — подхватил Николас…
— И дастак был, — вставил Гибсон и изобразил пальцами, будто разворачивает бумагу.
— На проезд в Кашмир, — продолжал тараторить Николас, видя, что чернобородый слушает его благосклонно.
— Инглиси? — переспросил чернобородый, наклонившись к ним.
— Да, да! — хором проговорили Джон и Николас. — Из Англии… Его величество падишах Фаррух Сийяр разрешил торговать… Мы друзья… — снова заканючили они.
Слова фирман, Фаррух Сийяр и дастак, видимо, произвели впечатление. Чернобородый выпрямился в седле, что-то крикнул, и всадники отвели копья.
— Баязи! — обратился начальник к одному из всадников. — Освободи лошадь для этих фаренги, а сам пересядь к Хафизу. Отвезем их в Барахпур к самому фаудждару. Да благословит его Аллах!
Через несколько минут кавалькада быстрым аллюром двинулась по берегу Чинаба в сторону гор.
Утро было чудесным и солнечным. После ночного дождя, сменившего надоевшую жару на прохладу, дышалось особенно хорошо. Фаудждар Бахадур Сингх, помощник субедара делийского падишаха в Пенджабе, плешивый толстяк с заплывшими жиром глазками и тоненькой полоской черных усов над верхней губой, сидел на ковре среди подушек под разноцветным матерчатым навесом и неторопливо ел. Он сосредоточенно погружал пальцы правой руки в блюдо, наполненное дымящимся кари из баранины, захватывал щепотью рис с чечевицей и кусочками мяса и отправлял в рот. Острый красный соус стекал по пальцам; Бахадур слизывал его, громко причмокивая. Рядом стояли двое слуг. Один держал полотенце, медный тазик и глиняный кувшин с водой для мытья рук, второй — серебряный кубок с даисом и фарфоровую вазу с гроздьями винограда. Насытившись, фаудждар вымыл правую руку в тазике, вытер о полотенце и протянул ее слуге. Тот, поклонившись, вложил пиалу с даисом в протянутую руку владыки. Фаудждар не торопясь выпил, отщипнул несколько виноградин, пожевал и негромко сказал:» Бетель!» Третий слуга поставил перед ним большой серебряный поднос с углублениями, в которых лежали мелкие колотые орешки арековой пальмы: кардамон, гвоздика, белая липкая известь и густой арековый сок. В центре, в большом широком углублении лежали горкой чисто вымытые, еще влажные листья бетеля. Бахадур Сингх любил готовить лакомство сам.
Он взял лист бетеля, одну его сторону быстро намазал известью, а другую густым арековым соком, затем посыпал лист сверху арековыми орешками, кардамоном и гвоздикой, несколькими ловкими движениями пальцев свернул бетель в изящный треугольный кулек, засунул за щеку и начал с наслаждением жевать, причмокивая. Слуга придвинул к Бахадуру серебряную чашу — тхукдан, попросту говоря плевательницу.
Фаудждар махнул рукой слугам — уходите, и те, пятясь, исчезли, а сам он, пережевывая бетель, погрузился в невеселые размышления. Ему нужно было срочно выполнить приказ мир бахши Махфуз-хана, военного министра при его величестве несравненном падишахе Фаррухе Сийяре, касающийся рекрутского набора в могольскую армию. Округ Шахири, которым управлял Бахадур Сингх, должен был поставить две рисалы вооруженных всадников по сто человек, две пушки и десять сипаев банну. Всадников фаудждар уже почти набрал благодаря угрозам и посулам, а вот с пушками оказалось плохо; то есть две пушки двенадцатого калибра были, да пушкари давно разбежались. И главное — нет хороших, знающих артиллеристов, командиров орудий. Орудийную прислугу общим числом по тридцать человек на ствол набрать еще можно, но командиры… командиры… Под их началом должны были находиться и сипаи банну… Где взять командиров? Фаудждар тяжело вздохнул, сплюнул жвачку бетеля и поежился. За невыполнение такого важного приказа вполне можно лишиться головы.