Даниил Галицкий
Шрифт:
— Да тебя разыскиваю. Куда ты спрятался? — откликнулся Теодосий. — Али ты, как медведь, В берлогу залез?
Теодосий увидел Твердохлеба у костра в ямке, за пригорком. Можно было подумать, Что Твердохлеб собирается зимовать тут — вскопал мечом землю, выгреб ее и, наложив веток, сделал себе ложе.
— Да ты как дома! — улыбнулся Теодосий.
— А я всюду дома. Там, где свои люди, там и дом мой.
Твердохлеб пригласил Теодосия садиться.
— Иные, смотри, боятся силу затратить и лежат прямо на земле, а я и гостя могу посадить, — суетился Твердохлеб.
Он сделал углубление, и получилась
Теодосий уселся и Крякнул от удовольствия.
— Эх! Хорошо у тебя здесь, уютно, вот только жены твоей нет, а ёжели бы и Ольга была здесь, я подумал бы, что к тебе в хату пришел.
— Садись уж, садись, воин! — сказал Твердохлеб. — Сказывают, взял тебя князь от боярина Дмитрия?
— Взял. Теперь я у него в десятке, охраняем его.
— Данило не прогадал, ты бесстрашный. Не хотел бы я с тобой в бою встретиться, — засмеялся Твердохлеб.
— А мне, Твердохлеб, о тебе говорили, что ты в бою от врагов отмахивался как от мух. Рука у тебя тяжелая, как зацепишь — голова с плеч долой… Пришел вот к тебе… Кто знает, может, скоро и не увидимся. В дождь в лесу не укроешься, в бою от стрел да мечей не убережешься.
Теодосий говорил без умолку. Твердохлеб обрадовался другу, велел сыну нести похлебку, попотчевать гостя.
Взяв видавшую виды торбу, Твердохлеб вынул из нее краюху хлеба.
— Вот малость хлеба да горячей похлебки сын принесет сейчас.
— Чудной ты человек, Твердохлеб. Я к тебе погуторить пришел, слово хорошее услышать, а ты начал суетиться. У меня и хлеб есть, — Теодосий вынул из кармана свой кусок, — и ужинал я уже у себя в десятке. Ешьте сами. Ты сына лучше корми — молод он, ему больше надо. Я, Твердохлеб, можно сказать, из-за него пришел к тебе. Хочу поглядеть на парня, Счастливец ты — и дочь у тебя, и сын, а я как дерево в лесу: ветер клонит во все стороны, а прислониться не к кому. Гляну я на твоего сына… — Теодосий умолк.
Твердохлеб сочувственно смотрел на него, положив руку ему на плечо.
— Не тоскуй, Теодосий, прогоним Фильния из Галича, вернемся домой и женим тебя. Живет там по соседству со мной вдовица одна, славная женщина, — намекнул Твердохлеб на свою соседку, к которой захаживал Теодосий.
— От тебя никак не спрячешься, глаз у тебя, как у орла, — все видит, — понял Теодосий намек Твердохлеба.
Подошел Лелюк. Костер разгорелся, и в отблеске огня вырисовалась крепкая фигура юноши. Плотный, приземистый, он был похож на отца и длинным носом, и взглядом темно-карих глаз. Усы у него едва обозначились легким пушком. Лелюк проворно приготовил еду.
— Отведай, Теодосий, хорошо ли сварил похлебку, — пригласил он гостя.
Они втроем начали ужинать.
— Спать сегодня не придется, — промолвил Теодосий. — Данило сказал, чтоб не смыкали глаз. Придется, видать, ночью Фильния потревожить, чтобы не помышлял гнаться за нами.
— Может, и не посмеет он сюда нос сунуть, может, и Данило подождет до утра, но отдыхать все едино не следует: сегодня ляжешь, а завтра не встанешь, — прошептал Твердохлеб. Помолчал, а потом добавил: — Угорский король, думаю я, дурак, что на нас прет. Негоже в чужой дом
За похлебкой и Теодосий вставил свое слово:
— Мудро молвишь, Твердохлеб. Короли да бояре! Вся беда от них. А вот боярин Владислав да боярин Судислав этим королям помогают.
— Мыслят они, что простой люд ничего не разумеет, а мы все видим, — задумчиво сказал Твердохлеб.
Теодосий кивнул головой.
— Верно, Твердохлеб. У меня ничего нет, окромя рук, нечего врагу и взять. Но я русский и рук своих не дам ему. Захотел паршивец барон-чужеземец мною понукать! Да я у него ноги повыдерну, выброшу его в Днестр ракам на поживу. Еще не вырос такой барон, чтоб на Теодосия мог сесть верхом!
Две свечи, прикрепленные на колоде, освещали шатер тусклым, мерцающим светом. Вокруг колоды на шкурах примостились бояре.
— Сегодня ночью не спать! — окидывая всех взором, резко сказал Даниил. — Лучше поспим за Днестром. Я послал Андрея-дворского искать брод. Но ежели враг пойдет за нами по пятам, нам не переправиться. Поэтому надобно немедля прогнать Фильния. Пусть думает, что мы обратно в Галич рвемся. И ударить надобно сейчас же.
— Ночью? — переспросил Демьян. — Неладно войску ночью биться. Не бывало такого, чтоб бой начинать затемно. Правда, из крепости набеги делали, так тогда не много ратников выходило, да и крепость за спиной была.
— Не бывало? — сверкнул глазами Даниил. — До нас не бывало. А мы сделаем — и будет. А что темно, так это к лучшему: ночь нам будет помогать.
— Согласен с Данииловым словом, — вставил Мирослав. — Князь Роман учил нас, что на войне про все надобно думать и так делать, чтобы враг не ожидал удара. Угры ждут до утра, а мы их ночью ударим.
— Князь Мстислав просил меня, чтоб я все войско вывел, — продолжал Даниил. — Нам дорог каждый ратник. Из Галича мы вышли удачно — все уцелели. Так что же, неужели ныне поддадимся врагу? Говори, Микула!
Микула торопливо начал:
— Ждать нельзя. Ты, княже, велел послать разведчиков. Они возвратились. Угры собираются на большой поляне, — утром, верно, снова пойдут за нами в погоню, а сейчас отдыхают.
— Слыхали? — спросил Даниил. — Значит, они за нами следом идут. Оставим людей в таборе, чтоб огонь в кострах поддерживали, да и когда возвратимся, погреться воинам надо. А сейчас трогаться! Впереди — дружина Дмитрия. А когда к венгерскому табору дойдем, дружине Демьяна идти влево, по лесу, а пешцам Мирослава и Микулы — вправо. Дмитрий знак подаст — кукушка трижды прокукует — и тогда всем броситься, а чтоб своих не били в темноте, пусть кричит: «Днестр!» — и ответствуют: «Наш Днестр!» Попробуем ночью бой вести… — И добавил: — Никто так не делал, а мы сделаем.