Данте
Шрифт:
— Огонь! Огонь! Разве вы не видите? Там пламя… дым!
Пьетро поспешил к окну:
— О, это дворец Пацци! Его подожгла наша компания. Скорее, не к лицу нам отставать от них!
Кто-то пробурчал:
— Конечно, мы подожжем и дом Данте Алигьери! Он будет пылать, словно в аду!
Предложение встретило поддержку. Джемме казалось, что у нее вот-вот остановится сердце. Но тут вмешался Бордини:
— Нет, у меня другое предложение, гораздо лучше! У богачей Кавальканти есть чем
Хохочущая и орущая банда мгновенно улетучилась, словно унесенная ветром, оставив после себя в комнате дикий беспорядок. Через открытое окно в комнату проникал запах пожарища.
Данте взглянул на свою жену:
— Видишь, Джемма, какой мир принес нам этот французский принц! Вот что происходит в нашем городе, когда преемник престола протянул к нам свои руки!
Она в изнеможении опустилась на стул, простонав:
— Это было только начало. Бог знает, что нам еще предстоит! Несчастье так велико, так безмерно! Господи, неужели ты оставил нас?!
СВАДЕБНЫЙ ПОСРЕДНИК
Сделав в городе покупки по заказу матери, Лючия, дочь сера Камбио, возвращалась в родительский дом, возбужденная и одновременно встревоженная одолевавшим ее внутренним разладом. Еще несколько недель назад ее беспокоила судьба отца. Затем неожиданный приход французского принца и победа партии черных избавили ее от всех забот и уступили место счастливому чувству освобождения. Однако теперь бедная девушка снова ощутила тяжелую душевную подавленность.
Донна Джудитта, которая в последнее время, как заметили вездесущие соседки, держалась словно пава, сразу же заметила смятение в душе дочери и спросила тоном человека, готового перевалить на другого вину, которую он сам в действительности не считает виной:
— Что с тобой творится, Лючия? Что ни день, приходится ломать голову над твоим поведением! Что же, скажи на милость, опять приключилось?
Обескураженная таким непривычным тоном, девушка ответила:
— Ничего, ничего, милая матушка! Возможно, я слишком быстро бежала!
— Пусть так, и поэтому ты попеременно то краснеешь, то бледнеешь, и глаза твои сверкают, словно сам дьявол во плоти схватил тебя за горло!
Лючия внезапно утратила самообладание, которое с таким трудом сохраняла. Ее перевозбужденные нервы не вынесли этой душевной пытки, она в изнеможении опустилась на стул и залилась слезами.
Испуганная мать поняла, что допустила ошибку. С легким вздохом, относящимся к дочери и к ней самой, она нежно погладила волосы Лючии и сказала совсем другим, благожелательным голосом:
— Девочка моя, ведь я не сказала тебе ни одного дурного слова. Выпей
Безразличная молодая девушка покорно сделала глоток крепкого красного вина, которое сразу же улучшило ее состояние. Глаза ее приобрели привычное умиротворенное, хотя и несколько мечтательное выражение, дыхание выровнялось, а дрожавшие перед этим руки спокойно лежали на коленях.
Поскольку мать обошлась с ней так ласково, Лючия сочла себя обязанной объяснить ей причину своего волнения:
— Не обижайтесь на меня, матушка, что я напугала вас, но перед этим мне рассказали, что с моей подругой Джованной Спини произошло нечто ужасное… по вине приближенных Корсо Донати… нет, я не могу говорить дальше, вы и сами догадаетесь!
Лючия умолкла, вновь испытав потрясение до глубины души. Ее мать поняла, что подобное известие способно взбудоражить ее невинную дочь. Да и как пятнадцатилетней девушке осмыслить жестокость, с которой теперь, когда узы закона и порядка оказались расшатанными, люди обращались друг с другом!
— А хуже всего, дорогая матушка, что станут говорить: видите, что за люди эти черные!
— Но, дитя мое, людей, составляющих окружение Корсо Донати, нельзя называть нашими друзьями — за деньги они готовы продаться и нашим врагам!
— Подумайте, матушка, вы же сами говорили: мы, черные, купили их, значит, их преступления на нашей совести. Брата Джованны они избили как шелудивую собаку, и еще многие другие были убиты и ранены!
— Неужели ты веришь, наивное дитя, что белые поступили бы с нами иначе, если бы они оказались на нашем месте? Позволь мне рассказать тебе, как это было несколько лет назад…
Лючия едва воспринимала слова, сказанные в защиту черных, она никак не могла осознать пережитые впечатления.
— Как все пылало ночью! Из своей спальни я видела языки огня. Все небо выглядело красным — словно кровь.
— Лучше бы ты спала, чем выглядывать в окно! Радуйся, что никому не пришло в голову запалить наш дом!
— Но ведь это несправедливо, что у бедных людей поджигают дома! Что они нам сделали, наши сограждане!
Прекрасные глаза гордой купеческой жены загорелись огнем.
— Ты защищаешь их, этих негодяев? Те самые люди, которых ты называешь бедными, возмутительным образом осуществляли правление Флоренцией.
— Ну, матушка, — осмелилась возразить Лючия, — мессер Франческо Адимари, которому тоже подожгли дом, всегда очень хорошо относился к нам, хотя принадлежал к белым!
— Ты лучше спроси отца! Именно Франческо Адимари был одним из тех, кто тогда, когда отец был арестован, окрестил его «черным негодяем».
Лючия недоверчиво покачала головой: