Дар Авирвэля

Акубекова Алина Андреевна

— Указом Их Верховных Величеств королевы Одры и короля Энта Бельтайнов, от тринадцатого дня айриры, 4 385 года после рождения… — читающая женщина запнулась, но никто не задался вопросом, почему. Все и так знали. — Постановляется, что Далий Мар, совершивший следующие преступления против мира, а именно: массовые убийства; уничтожение нескольких больших городов и сотен деревень; упразднение Майдин Пайлиар[5]; множественные умышленные убийства; незавершённый геноцид драконов; презрение власти; угрозы; шантажи; использование тёмной магии, запрещённой упразднённым Майдин Пайлиар; предательства; ложь государственным деятелям; подчинение воли Артаргейна — повелителя драконов Эваса; уничтожение трёх философий: апокриан, юмельверий, катреган; покушения на людей разных сословий; частное насилие; осквернение склепов высокопоставленных лиц, включая разорение склепа покойной королевы Бедэас

Бельтайн, должен быть казнён через повешение на змеиной петле!

— Не виновен! — голос Далия Мара раздался громким эхом по всей площади, и собравшиеся одновременно переглянулись. — Я не виновен в половине из перечисленных преступлений! Сказанное этой глупой девкой — полнейший бред и идиотизм!

— Молчать! Я озвучиваю приговор Их Верховных Величеств!

Один из стражников засунул в рот разговорчивого колдуна ткань, прервав поток оправданий и угроз. Как только всё смолкло, женщина продолжила озвучивать приговор:

— Также описано, что труп Далия Мара необходимо предать горному огню. А теперь, — говорившая сложила свиток и обратилась к народу, — пора начинать казнь!

Вся площадь моментально загудела и заулюлюкала, кровожадно предвкушая момент расправы над непобедимым противником! Все как один протягивали кулаки к небу, будто угрожая величайшему магу в истории своими жалкими (на его личный взгляд) способностями. Глаза наблюдающих искрились — искрились, как искрится бомба за секунду до взрыва, — а глотки радостно рвались от криков и гонений, адресованных лично Далию Мару. Он, конечно же, не обращал на это внимания, но и не стремился полностью игнорировать особенно дерзких «земляных червей». Ярче прочих он выделил одного безумца, что подбежал прямо к ногам колдуна и плюнул на балахон: в тот момент судьба бедолаги решилась окончательно и бесповоротно. Пометив в голове пунктик, Далий Мар ехидно осклабился и прошёл к столбу, ждавшему этого свидания ещё с незапамятных времён.

Когда один из подуставших магов снял с преступника заговорённый ошейник, толпа резко умолкла. Вокруг создалось беззвучное затишье, от которого веяло страхом — вернее, ужасом, напряжением и даже неким раболепным раскаянием, что наступает у простых людей при виде кого-то более могущественного. Эта короткая сцена поселила в Далие Маре не только блаженное чувство превосходства, но и подтверждённую уверенность в неизменности общества. Ведь даже четыре тысячелетия назад жалкие предки этих жалких существ присягали во лживой верности, и разрушали всё чужое, когда чувствовали себя сильнее! Да, за сорок столетий изменилось очень многое… но окружение, так и липнущее к талантливому колдуну, не изменилось ни в чём. Пожалуй, эта мысль пугала его более смерти.

И вот, грянул час расплаты за тысячи злодеяний, оставленных безнаказанными на такие же тысячи лет! Вокруг шеи колдуна обвилась тугая верёвка, сделанная из чешуи ядовитой змеи — острой и твёрдой, как скальные камни. Она крепко затянулась, почти мешая нормально дышать… В этот момент сердцу вспомнилась похожая, почти идентичная картина, написанная тысячи лет назад… О, как долго Далий Мар жил в покое, совсем не вспоминая тот губительный момент!..

Никто не понял смеха, вылившегося из стянутого горла, и зрители могли лишь предположить, что древнее зло обезумело окончательно. Прямо перед повешением нарядная женщина повернулась к преступнику и надменно задала вопрос:

— Есть ли у осуждённого последние слова?

Колдун смирил болезненный хохот. Проморгался, дабы смахнуть подступившие слёзы, и ехидно ответил. Но в этот раз его уничижительная хитростная речь звучала как-то иначе: искренне и чересчур чувственно для такого, казалось бы, чёрствого и далёкого эльрина.

— У меня всегда есть слова, дорогая дама, — язвительность доставила всем присутствующим неудовольствие. — Я хочу обратиться к собравшимся с очень простыми последними словами, которые вы все обязательно примите с ножами в руках: вы просчитались с приговором, с моими преступлениями и способностями. Те, кто писал тот бред на вашем клочке, не жили при моём… правлении… и, следовательно, не могут объективно судить о моих действиях. Я убивал, я уничтожал, я разрушил целую систему, которая заставляла всех ваших предков жить под натиском проклятых драконов! Но лишь благодаря мне у вас появились вменяемые философии, вменяемые убеждения и более-менее сносная мораль. Старые философии видели лишь чёрное и белое, совсем забывая о серости, которой мы все и являемся. Я лишь позволил вам переосмыслить собственные суждения, а не слепо тащиться по торным путям без единой возможности к революции! Я никогда не просил пощады.

И не буду делать этого впредь. Мне не важно ваше отношение — я считаю вас грязью под своими ногами. Но, как и четыре тысячи лет назад, я строил и разрушал для наших потомков! А вы, как я погляжу, снова решили избавиться от моего дара и превратиться в тех косных стариков, которых я перебил в Майдин Пайлиар! Неужели жизнь не учит вас меняться? Мы должны быть самым развитым обществом во Вселенной! Мы — центр Вселенной! Почему же тогда вас продолжают преследовать ничтожные помыслы и бредовые идеи, которые могут вылиться только во вражду и ненависть? Я не говорю вам ориентироваться на меня, но я призываю всех вас — земляных червей — стать чем-то большим! И если вы не послушаетесь — ваши дети будут страдать точно так же, как вы.

Далий Мар говорил всё это сдержанно, лишь изредка переходя на восклицания. Он наблюдал за вниманием толпы, которая специально строила непробиваемую стену между речами преступника и их непоколебимыми убеждениями. Это подавляло. Подавляло, как смерть любимого ученика в годы минувшей войны, — именно такое сравнение выбралось из литературных закоулков развращённого сознания. Но Далий Мар не собирался превращаться в немощного нытика, коими представлялись многие мужчины настоящего времени. Он сморщился и выпучил глаза, пытаясь остановить вновь подбирающиеся слёзы, а его дряхлое тело заметно напряглось.

— Осуждённый воспользовался правом последних слов! — женщина говорила громко и чётко, без малейшего сожаления. — Теперь приступаем к повешению!

Воображение мужчины нарисовало знакомую полянку. Вся его суть стремилась к ней. Руки и ноги судорожно задрожали. Перед взором посыпались мириады искр, готовых ослепить древние глаза. Сердце бешено забилось, а кожу схватил озноб. На какой-то момент разум померк…

— Дава!..

Тело и сознание растворились в пространстве до того, как женщина успела договорить приказ.

Вокруг возникли необъяснимые образы, словно вызванные злоупотреблением камора: сначала следовали яркие краски, сливающиеся и расстающиеся друг с другом; после них всё изменилось, становясь то чёрно-белым, то серо-красным, то лицами врагов и друзей, когда-либо обретённых в продолжительной жизни. Всё это дополняли неземные звуки, которые Далий Мар слышал каждый раз, когда приходилось перемещаться в пространстве — делал он это лишь вынужденно. И, когда абстрактные и чёткие образы начали пропадать из разума, мужчина почувствовал смерть. Она стояла совсем рядом — незримая и недосягаемая, — и готовилась забрать нарушителя всемирного порядка обратно. Но её образ развеялся, превратившись в тонкую тень на пороге просветления. Слишком уж крепко Далий Мар держался за данную жизнь…

Он вернулся в мир на своей поляне. Её заливали золотые краски сереющего неба, бирюзово-зелёные оттенки многочисленной листвы и мягкой мокрой травы. Рядом находился пригорок, задушенный деревьями, кустами и высокими зарослями, давно забывшими о знакомых ногах. Там же, среди всего разнообразия зелени, красовался приметный вход в спасительное убежище, некогда построенное самим колдуном с помощью магии и приближённых учеников.

Однако добраться до него представлялось почти невозможной задачей: Далий Мар лежал на прохладной земле, в тени, и не мог сдвинуться с места. Его руки и ноги, словно покрытые осколочными ранами, сильно кровоточили, а голова беспощадно кружилась, то и дело доводя колдуна до приступа тошноты. Тело сильно дрожало, укрытое невидимым северным снегом, и пальцы не слушались даже самых простых команд. Всё плыло и вертелось, билось и жгло, холодело и дрожало, а любая мыслительная деятельность сошла на нет. Осталось только инстинктивное желание выжить, которое пыталось заставить Далия Мара совершить ещё одно заклинание. Но он противился — отчаянно, стойко и мужественно, — и заставлял своё тело покорно слушаться приказаний. Он держал свой зыбкий разум в кулаке, и очень скоро заставил конечности подчиняться своей воле: протянул согнутый локоть вперёд, потом ещё один; двинул с места колени, дабы проползти чуть вперёд. Слабость наступала всё активнее. Колдун повторил эти действия ещё раз, вызвав молниеносную вспышку боли. Сощурился и тихо простонал, но продолжил карабкаться. Рубашка, балахон, штаны и сапоги начали краситься багровым цветом, смешиваясь с грязью. Холод усилился, слегка сглаживая боль. Дрожь овладела внутренностями, и тепло окончательно покинуло старое тело. Осталось лишь упорство, с которым Далий Мар двигался вперёд, желая добраться до убежища быстрее, чем начнётся дождь или будет организована охота. Поэтому, игнорируя какие-либо смертельные муки, он стремился к спасению, ползя по скользкой траве подобно земляному червю…