Дар сопереживания

Вилтц Дэвид

– Как раз об этом я и подумал, – солгал Говард.

– Ты сам им все объясни. Мог бы и я, но меня они не знают.

Говард кивнул, просто кожей ощущая, как из рук ускользают бразды правления. И с плеч сваливается бремя лидерства.

– Правильно, – согласился он.

Пока Говард пробирался в конец цепочки, Кейн снял брючный ремень и обмотал им костяшки правой руки.

– Здорового возьму я, – сказал он Бородину. – Он будет ждать, что на него нападешь ты, и от неожиданности обделается.

Бородин важно кивнул в ответ.

– Заметано, я беру маленького

с золотым зубом.

Кейн отозвался, улыбаясь во весь рот.

– Мы их классно разделаем.

– Так надаем по шее, что всю жизнь будет помнить, – осклабился в ответ Бородин.

«Дети, – подумал Кейн, он же – увы! – Бахуд. – Дети, играющие во взрослые игры и не понимающие сути игры». Ни бритоголовые, ни «Сионское братство» – ни те, ни другие не ведали, что творят. Нет ничего замечательного в том, чтобы разбить несколько голов в уличном сражении. Большинство обывателей с радостью следило за схватками противоборствующих сторон, они отвлекали их от обыденных проблем.

Вернулся Говард. Кейн положил ему руку на плечо. На расстоянии в полквартала он заметил паркующийся автофургончик с оператором и репортером. Он сам позвонил на телевидение меньше получаса назад. Телевизионщики сработали впечатляюще быстро. Их присутствие было для Бахуда более желательным, чем появление полиции.

– Держись ближе ко мне, – бросил Кейн.

– Сейчас? – ужаснулся Говард.

– Пусть все видят, что ведешь их ты. – Кейн подтолкнул Говарда вперед, и они одновременно ступили на ничейную территорию. Посмотрев налево, Кейн увидел, что телеоператор навел на них объектив камеры, начав снимать первые признаки активности, и слегка повернулся, чтобы в кадр попала только его спина.

Пока они приближались к бритоголовым, Говард пытался протестовать, все еще надеясь выбраться из переделки.

– Ты полагаешь, это так уж необходимо...

– Другого пути нет, – отрезал Кейн. – Чтобы тебя не прикончили, надо нападать первым.

Кейн посмотрел в глаза здоровенному бритоголовому парню, стоявшему всего в шаге от него. Громила усмехнулся и глумливо завопил:

– Ки-я-а!

Кейн улыбнулся. Он казался полностью расслабленным и держал себя так, словно остановился только для того, чтобы поздороваться со старым приятелем.

– Мы хотели... – проговорил он, обрушивая обмотанный ремнем кулак на переносицу громилы. Он точно знал, что от этого удара нос у парня сломается, и, когда руки наци взметнулись к лицу, сильно врезал ему носком ботинка по коленной чашечке. Затем схватил за шею и швырнул головой об асфальт.

– Пни его посильнее, – скомандовал он Говарду.

Говард оторопело уставился на стонущего парня у своих ног. Все произошло так быстро, что никто с обеих сторон не понял, что кто-то на кого-то напал. Говарду почудилось, что он смотрит кинобоевик: в реальной жизни он не встречался со столь бескомпромиссной жестокостью.

– Пни его. Давай же!

Кейн просил о невозможном. Говард мигнул, поднял на него глаза и тут увидел наезжающую телевизионную камеру.

– Ну!

Нога Говарда поднялась вроде бы сама собой, словно чужая, и он

отстраненно наблюдал, как «чужой» ботинок врезался громиле в ребра. Потом, что более поразительно, сделал это еще раз, когда громила, застонав, приподнялся и попытался откатиться в сторону.

Строй «братства» на противоположной стороне улицы устремился вперед одновременно с пришедшими в себя от неожиданности бритоголовыми, ринувшимися на Кейна и Говарда. На какой-то миг Говарду показалось, что его сейчас прикончат озверевшие нацисты, но Кейн выбросил перед собой руку, и один из бритоголовых упал; лягнул ногой – упал еще один. Кейн толкнул Говарда в открывшийся словно по мановению волшебной папочки проход в толпе наци. Взгляд Говарда мельком зацепил Солина, бившего противника меньше его ростом, но Кейн толкнул его сильнее, чем прежде, и они побежали и бежали до тех пор, пока Говард не начал задыхаться, а свалка осталась в нескольких кварталах позади.

Говард прислонился к стене, хватая воздух широко открытым ртом. Кейн остановился рядом, лишь чуть учащенно дыша, и оглянулся, словно опасался погони.

– Вожди не должны попадать под арест, – сказал он. Говард только сейчас услышал отдаленный вой полицейских сирен. – Ты должен оставаться на свободе, чтобы планировать дальнейшие действия организации.

Говард кивнул, не в силах отдышаться. У него не было ни малейшего желания оказаться в тюрьме: уж слишком часто ему доводилось слышать, что там делают с новичками.

– Нам нужно укрыться в безопасном месте, – сказал Кейн.

– Можно у меня в квартире, – предложил Говард.

На губах Кейна расцвела улыбка, согревшая Говарда своей теплотой.

– Отлично, пошли к тебе, – заявил он. – Знаешь, мы с тобой прекрасно сработаемся.

– У меня есть сестра, – сообщил Кейну Говард, когда они подъехали к дому Говарда на Западной Сорок четвертой улице. Отпустив такси, Кейн задрал голову и с видом глазеющего туриста осмотрел тридцатипятиэтажное здание.

– Неплохой район, – заметил он. – Ты, должно быть, богат.

– На самом деле, нет, – ответил Говард. – Родители много лет назад купили здесь квартиру и оставили ее нам.

– Нет ничего плохого в том, чтобы быть богатым, – сказал Кейн, изучая близлежащие здания с навесами над парадными дверьми и швейцарами в ливреях перед входом. – Тебе не за что извиняться.

– Да я и не извиняюсь. Я действительно небогат. То есть на жизнь у меня, наверное, хватило бы, но я никогда не пробовал проверять. Я работаю, поэтому не знаю, хватало бы мне денег без моего жалованья.

– Чем ты занимаешься?

– Я химик, работаю в фармацевтической фирме. – Говард назвал одну из наиболее известных промышленных компаний.

– О, да?! И что за лекарства вы производите?

– Самые разные. Я лично разрабатываю... микстуру от кашля, – с запинкой ответил Говард.

– В этом нет ничего постыдного.

– Но я мог бы добиться большего, намного большего. Если бы мой начальник не был антисемитом, я должен был бы сейчас руководить отделом!

– Эти гады везде, – гневно проговорил Кейн.