Дар волка
Шрифт:
Он проснулся вскоре после восхода солнца.
Это была десятая ночь с первого превращения и первая, когда он не испытал его. Он почувствовал облегчение, но вместе с ним и странное неудобство, такое, будто он пропустил нечто важное, что он чего-то ждал, а оно не случилось, что он был не в ладах с чем-то, живущим глубоко внутри его, чем-то, но нет, не совестью.
32
Миновало еще семь ночей прежде, чем Ройбен смог увидеть Стюарта.
Он, конечно же, приехал к доктору Катлер, чтобы сделать последний укол от
Если бы Грейс не взялась помогать в лечении парня с самого начала, однажды даже лично приехав в Санта-Розу, чтобы осмотреть его и поговорить с Ройбеном, то Ройбен бы с ума сошел от нетерпения. Доктор Катлер отвечала на его звонки вполне дружелюбно, но она не собиралась обсуждать ход лечения во всех подробностях. Лишь вскользь упомянула, что у Стюарта начался период бурного роста, и она пока не знает, с чем это связано. Конечно, парню всего шестнадцать. Зона роста эпифиза еще не закрылась, но все равно, ей еще не доводилось видеть, чтобы кто-то рос так, как начал расти этот мальчик. Ускоренный рост повлиял и на его волосы.
Ройбену отчаянно хотелось повидаться со Стюартом, но никакие его слова не могли переубедить доктора Катлер.
Грейс соглашалась рассказать куда больше, при условии, что ни одно слово из этого не попадет в печать. Ройбен поклялся ей, что будет соблюдать абсолютную конфиденциальность. Я просто хочу, чтобы с ним все было в порядке, чтобы он выжил, жил так, будто ничего этого и не случилось.
Стюарта лихорадило, иногда он бредил, но в целом он не просто выжил, но просто цвел, демонстрируя те же самые симптомы, что и у Ройбена. Синяки пропали, ребра срослись, кожа блестела и дышала здоровьем, и парень, по словам доктора Катлер, быстро рос.
— С ним все происходит быстрее, — сказала Грейс. — Намного быстрее. Но он же совсем юн. Не так уж много лет разницы, но какую роль они сыграли.
От антибиотиков Стюарт покрылся ужасной сыпью, а потом она вдруг исчезла. Беспокоиться не о чем, сказала Грейс. Жар и бред, конечно, настораживают, но никакого заражения нет, и на несколько часов каждый день Стюарт приходил в себя, каждый раз начиная требовать, чтобы к нему пустили людей, грозился выпрыгнуть в окно, если ему не принесут его мобильный и компьютер, спорил с матерью, которая уговаривала его выгородить отчима, чтобы спасти его от тюрьмы. Он заявлял, что слышит голоса, знает, что происходит в больнице и домах поблизости, приходил в возбуждение, не хотел лежать в койке, спорил с врачами. А еще он опасался отчима, боялся, что тот причинит вред его матери. Каждый раз медикам приходилось давать ему успокоительные.
— Ужасная она женщина, эта его мать, — призналась как-то Грейс. — Ревнует сына. Обвиняет его в том, что он провоцирует отчима на вспышки гнева. Ведет себя с ним, как с надоедливым младшим братом, который мешает ей жить в свое удовольствие с новым бойфрендом. Мальчик просто не понимает, насколько по-детски она себя ведет, смотреть противно.
— Я помню, какая она, —
Но в одном Грейс была непреклонна, как и остальные, не позволяя Ройбену видеться со Стюартом. Пока что — никаких посетителей. Это единственное, что они могут сделать, чтобы сдержать шерифа и полицейских, а еще сотрудников суда штата. Разве может она сделать исключение для Ройбена в такой ситуации?
— Они выведут его из себя вопросами, — сказала она.
Ройбен хорошо понимал это.
К нему в Нидек Пойнт за неделю уже четыре раза приезжали, пытаясь выжать хоть каплю информации. Ройбен каждый раз сидел на диване у камина, терпеливо объясняя снова и снова, что вообще не видел «зверя», напавшего на него. Снова и снова приводил их в коридор, туда, где все случилось. Показывал окна, которые тогда были выбиты. Они делали вид, что удовлетворены, а через двадцать четыре часа приезжали снова.
Он терпеть не мог этого, делать вид, что он абсолютно искренен, делать вид, что готов удовлетворить их интерес, внутренне дрожа от напряжения. Они разговаривали с ним честно, без подвохов, но уж очень занудно.
Журналисты уже разбили лагерь у дверей больницы в Санта-Розе. Старые школьные друзья Стюарта организовали фан-клуб и ежедневно устраивали пикеты, требуя, чтобы убийцу постигло заслуженное наказание. К ним присоединились даже две монахини радикальных взглядов. Они проповедовали, что Человек-волк из Сан-Франциско больше позаботился о пострадавшем гее, чем простые люди, населяющие Калифорнию.
Вечерами Ройбен ходил вокруг больницы в футболке с капюшоном и очках, обходя квартал по кругу, прислушиваясь, размышляя, сгорая от нетерпения. Однажды ему показалось, что он увидел в окне Стюарта. Услышит ли его Стюарт? Он прошептал, что он здесь, что он не оставил Стюарта одного, что он просто ждет.
— Смерть этому мальчику уже не грозит, — заявила Грейс. — Об этом можешь и не беспокоиться. Но я должна докопаться до корней этих симптомов. Должна выяснить, что все это означает. Это уже стало для меня всеобъемлющей страстью.
«Ага, а еще и опасной», — подумал Ройбен. Для него самым главным было то, что Стюарт жив, и он достаточно доверял Грейс, чтобы позволить ей позаботиться об остальном.
Тем временем между Грейс и загадочным доктором Ясько случилась размолвка, хотя Грейс и не хотела рассказывать Ройбену, по какой причине. Скажем так, доктор предложил сделать то, что Грейс не нравилось, с чем она не могла согласиться.
— Ройбен, этот парень верит, верит в необычное, — сказала Грейс. — Просто одержимость какая-то. Есть и другие опасные симптомы. Если он попытается с тобой связаться, ни на что не соглашайся.
— Обязательно, — ответил Ройбен.
Самым подозрительным было то, что загадочная частная больница в Саусалито почти не имела никакой документации, у них была лицензия лишь на проведение частным порядком курса реабилитации наркоманов.
— Она будто ниоткуда появилась, — сказала Грейс. — И мне это не нравится.
Ясько увивался вокруг Стюарта, постоянно пытаясь вовлечь его мать в долгие разговоры насчет загадочной встречи парня с Человеком-Волком, и Грейс отнеслась к этому с подозрением.