Дар юной княжны

Шкатула Лариса Олеговна

Василий Ильич безуспешно пытался объяснить Герасиму, что тот не должен применять в показательной борьбе всю свою силу и непременно ломать кости напарнику; достаточно сделать выступление зрелищным. Хотя по лицу Герасима видел, что отсутствие возможности продемонстрировать свою силищу в полной мере его не вдохновляло.

— Зрители сразу поймут, что мы их дурачим! — убеждал он товарища.

— Во-первых, не дурачим, а показываем приемы французской борьбы, а во-вторых, артистизм выступающих в том и состоит, чтобы зритель не заметил, что это всего лишь

игра!

Ольге с Алькой надоело фехтовать, тем более что Василий Ильич приказал им "маленько подождать", пока он позанимается с Герасимом. "Маленько" шло уже второй час и скорого конца не обещало.

Друзья-артисты от скуки залезли в дорожный мешок Аренского, где лежали цирковые костюмы, и нашли себе одежду по вкусу. Ольга, только что выглядевшая в гусарской форме худеньким стройным подростком, облачилась в китель неизвестно какой армии, на несколько размеров больше того, какой носила она. Китель оказался ниже колен, а руки её вообще утонули в рукавах. Брюки она подвязала у подмышек. Венчала наряд огромная фуражка другого цвета и принадлежности, постоянно сползающая на глаза.

Алька влез в полосатый борцовский костюм, который Ольга ремнями примотала к худенькому телу мальчишки. Голову ему украсили пышным рыжим париком.

В коробке с гримом они выбрали самые яркие краски и стали раскрашивать друг друга, точно индейцы перед решающей битвой.

Василий, изловчившись, собирался обманным приемом бросить Герасима через бедро, когда его внимание отвлекли две медленно приближающиеся фигуры. Он оглянулся, присмотрелся, толкнул в бок Герасима, и тут грохнул такой хохот, какого в Смоленке не слыхали с начала войны. Им вторила прильнувшая к забору ребятня и нерешительно посмеивались отвыкшие от смеха селяне.

— А ведь это находка! — решил Аренский, вдоволь насмеявшись.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Первым пропал кривой Стась. Вроде только что его все видели: он упорно рвался к пану Зигмунду сообщить нечто важное. Но пану было недосуг: они с Миклошем о чем-то совещались, призвали к себе ещё троих охранников, а когда, наконец, вспомнили про Стася, его уже нигде не смогли найти. Высказали предположение, что он вернулся к себе в сторожку, но пан Зигмунд внезапно так этим озаботился, что послал в лес верхового. Стася и там не оказалось.

— Ну-ка, приведи сюда моего камердинера, — коротко бросил он Миклошу.

Миклош отсутствовал довольно долго, и в течение всего этого времени ясновельможный метался по комнате, как тигр по клетке. Наконец он не выдержал, выскочил наружу и уже в коридоре столкнулся с Миклошем.

— Его тоже нигде не могут найти?!

— Так точно, ясный пан.

Зигмунд нахмурился.

— Дождались!.. Он ушел, и теперь голыми руками его не взять. Говорил тебе: проверь каждый камень, простучи каждую стену, — в замке должен быть подземный ход! Иначе откуда все эти россказни про привидения?!

— Я же нашел его.

— Это — не тот. Пользоваться им нельзя, выход давно

завален…

Пан вернулся в свои покои, занял любимое кресло и надолго задумался. Миклош почтительно стоял рядом, стараясь даже реже дышать. Несмотря на всю свою свирепость, в глубине души он панически боялся вызвать недовольство ясновельможного: тот в момент сотрет опального холопа в порошок…

— Не допросить ли нам этого хлопца с минного поля? — осторожно предложил Миклош пану. — Уж больно он с вашим камердинером подружился… Правда, тот его выхаживал… А сельскому хлопцу внимание городского человека ох как лестно! Что, если наш тайный граф сумел его посулами да уговорами на свою сторону привлечь?

Пан поднял на него тяжелый взгляд, от которого у Миклоша побежали по коже мурашки. "Колдун! — тоскливо подумал он. — Не приведи господь, обратит в камень или разума лишит — по-собачьи лаять заставит…" Он был свидетелем того, как крестьянин, подкарауливший пана Зигмунда со свитой в лесу, внезапно выскочил из засады с ножом, требуя вернуть пропавшую накануне дочь. Зигмунд взмахом руки остановил кинувшихся на защиту телохранителей и пристально взглянул на нападавшего: тот выронил нож, упал на четвереньки и стал лаять, как дворовая шавка…

— Хорошо, приведи этого… Яна. Дочь мою тоже прихвати, может, она что прояснит. Что за события тут в мое отсутствие происходили? Чего вдруг Юлия им заинтересовалась?

Миклош кивнул и поспешно вышел, облегченно вздохнув. Вроде пронесло, только надолго ли. Все обернулось не так, как пан задумал, значит, начнет виноватого искать. А виноватый вот он — всегда под рукой. Эх, жизнь холопская!.. А дочка того крестьянина прехорошенькая была! Сам пан с девчонками не развлекался, стражникам своим отдавал, но наблюдать любил; Миклош, как старший над всеми, конечно, первый начинал. Сначала непривычно было при всех-то… Да и неподвижный взгляд пана смущал. Потом Миклош приспособился: чарку самогона опрокинет — и трава не расти…

О том, что потом делал пан со своими жертвами, Миклош старался не вспоминать. Магистр великого "Ордена черных колдунов" знал, что делает!

Некоторое время спустя Миклош отворил дверь, пропуская вперед Юлию. В нем говорило не воспитание, а инстинктивная боязнь зверя чувствовать кого-то у себя за спиной, пусть даже это — просто молодая женщина. На молчаливый вопрос пана Миклош только пожал плечами.

— Видимо, с хлопчиком мы тоже опоздали!

В глазах Зигмунда зажглись зловещие огоньки.

— Достань мне этого байстрюка хоть из-под земли! Головой отвечаешь. Учти, Миклош, ещё одна такая ошибка — самолично твое сердце из груди вырву!

Побледневший Миклош попятился назад к двери, будто пан уже занес над ним свой острый кинжал. Для того чтобы представить, как ясновельможный это сделает, старшему охраннику не нужно было даже напрягать свое воображение; суметь бы забыть то, что он видел наяву!.. Он выскочил в коридор, вытер пот и перекрестился: кажется, он опять получил отсрочку…