Дар юной княжны

Шкатула Лариса Олеговна

Между тем пан Зигмунд стал расспрашивать дочь.

— Юлия, расскажи-ка мне поподробнее, как умер Епифан?

— Не знаю.

— Как же так? А Вальтер говорил, что ты при этом присутствовала.

— Когда Вальтер его, мертвого, осматривал, я действительно была, а вот как это случилось — уволь!

— Ну, не странно ли, что умер вдруг здоровый мужик, который никогда на болезни не жаловался?.. Попробуй вспомнить все, не торопись, расскажи по порядку.

— Беата… Она провинилась передо мной. Хотела присвоить кое-что, принадлежащее мне…

— Хочешь

сказать, украла?

— Не совсем. Правильнее так: она украла мое право быть первой. Я и отдала её Епифану. Или прикажешь церемониться с обнаглевшей служанкой?!

В голосе Юлии появились истерические нотки: она всегда знала, чем пронять отца, но не возмущение зарвавшейся служанкой в ней говорило, — та получила свое сполна, — а боязнь, что отец докопается до подробностей её отношений с Яном. Она позволяла деревенскому парню, слуге, обращаться с собой, как с последней продажной девкой!

— Хорошо-хорошо, не должна… Продолжай.

— А это все…

— Как — все?!

— На другой день я проснулась, ко мне зашел Вальтер и сказал, что Епифан умер от разрыва сердца… Он, видимо, перестарался с Беатой: у неё были вывернуты руки и даже спина искусана. Сам догадайся, что мог с ней делать Епифан… Он же был зверем!

— Но, заметь, преданным зверем. Он никогда бы не напал на своего хозяина… Что еще?

— С Беатой случилась истерика, и Вальтер дал ей успокоительное. А потом она попросила у меня прощения. Ползала на коленях, целовала ноги… Так, знаешь ли, трогательно. Если разобраться, она — просто дурочка…

— Но что все-таки случилось с Епифаном?

— Говорят же тебе: умер! Похоронен на заднем дворе.

— Кто видел, как он умер?

— Не знаю!

— Ладно, а где Ян?

— На кухне. Я посылала его помочь Марии.

— Миклош, сходи-ка на кухню. Если его там нет, спроси, кто и когда его в последний раз видел?

Миклош поспешно вышел.

— Если он все ещё там, будем надеяться, Миклош его отыщет…

Пан Зигмунд взял в руку висевший на груди тяжелый серебряный крест.

— Посмотри на него, Юлия, внимательно посмотри… Вглядись, вспомни: ты пришла к Епифану. С кем?

Глаза Юлии затуманились, лицо побледнело и приобрело растерянное выражение.

— С Яном… заставил… не знаю как.

— Рассказывай: что он сделал, когда вы пришли?

— Посмотрел на Епифана долго… страшно… Епифан упал, не шевелится… Ян снимает Беату… Она в обмороке. Ян несет её на руках. Пришли в мою комнату. Он говорит: "Охраняй!" Уходит. Возвращается с Иваном…

Юлия наморщила лоб, лицо её мучительно исказилось.

— Не могу. Не помню. Все расплывается.

Пан Зигмунд провел ладонью перед её глазами.

— Достаточно. Отдохни, приди в себя… Юлия, то, что я тебе сейчас скажу, очень важно…

Но Юлия медленно приходила в себя, точно никак не могла проснуться. Она тряхнула головой, провела ладонью по волосам: только теперь на её лицо стали возвращаться прежние краски.

— Ты что-то хотел

сказать важное? Разве я ещё не все знаю?

— Юлия, твой тон сейчас неуместен… Да, я занимался твоим воспитанием так, как считал нужным: узнавать, откуда берутся дети, вовсе не обязательно в брачную ночь и приходить от этого в ужас… Сейчас не об этом. Хочу поговорить с тобой о моем камердинере. Теперь уже бывшем.

— Он — умер? Не правда ли, ты его не очень жаловал?

— Ты наблюдательна. Более того, я его ненавидел. И вообще, он не тот, за кого себя выдавал. Думал, я его не узнаю.

— Так кто же он все-таки?

— Он — настоящий владелец этого замка. Граф Федор Головин.

— Иисусе! Ты давно это знаешь?

— С самого начала.

— И только теперь ты его убил?

— К сожалению, он пока жив; видимо, это моя самая большая ошибка. Хотел напоследок с ним поиграть. Как кошка с мышью.

— Доигрался… Значит, это мне не приснилось?

— Что — это?

— Я не говорила тебе, думала, будешь смеяться… Однажды среди ночи что-то разбудило меня. Иной раз я забываю дверь закрыть на засов. Какая-то темная фигура со свечой в руке скользнула от двери к противоположной стене и отодвинула портрет той седой графини, которая отравила своего мужа. Стена отошла в сторону, оттуда даже потянуло сыростью. Фигура скрылась в ней и стена стала на место. Странно, но я не испугалась и опять заснула. Утром решила, что все это приснилось. На всякий случай я обследовала стену под картиной, но ничего — ни выступа, ни кнопки, ни какой-нибудь щели — не обнаружила.

— Идиот! — пан Зигмунд хлопнул себя по лбу. — Как же это я не догадался, что выходы из подземелья могут вести прямо в комнаты? На всякий случай, правда, мы обследовали некоторые, но твою, как и зеленую, не трогали. А могли бы задуматься, почему спящие в зеленой комнате гости слышали шорохи и звуки шагов? Пока мы смеялись над якобы слабыми нервами друзей, граф и его помощники — сколько их? — расхаживали по подземному ходу совершенно неуязвимые.

Вошел встревоженный Миклош.

— Яна, как и Ивана, нигде нет. Ко всему прочему, пропал Марин, — тот, что охранял левое крыло.

— А этот как пропал?

— Не знаю. Полчаса назад я обходил посты, — все были на местах. Сейчас искал Яна и решил заодно навестить Марина, а его нигде нет.

Пан Зигмунд нахмурился; несколько секунд он размышлял и наконец заговорил:

— Вот что, Миклош, бери Хмару и скачи в Кропочь, к князю Даниле. Возьмешь для него письмо — я попрошу подмогу. Если людей у него мало, пусть заедет в повит [12] . А ты, Юлия, бери Крулеву и тоже уезжай. У тетки Роксаны пока поживешь. Как только здесь все успокоится, я дам тебе знать.

12

Повит — уезд (устар. укр.).