Дар Змеи
Шрифт:
Да, выбор ясен.
— А почему как раз он, я имею в виду почему не другие из людей Эрлана?
Герик пожал плечами.
— Это решает Эрлан. Или Маша, когда проиграем мы.
Он слегка пожал плечами. Герик, ясное дело, и сам не раз получал свое у столба.
— У некоторых, кто проиграет, всегда назначают самого слабого получать взбучку, — продолжал он. — Потому что известно, от этого толку мало. У Маши это не так. Здесь чаще соблюдают черед.
Это удивило меня. После первой встречи с Машей я никак не подумал бы, что чувство справедливости может потревожить его совесть.
— А Маша сам? —
Герик холодно посмотрел на меня.
— Случается! — ответил он. — Так что не внушай себе ничего подобного, Гладкий Хребет!
Это прозвище, ясное дело, было ругательным. Сказано почти так же, как говорил человек у столба «Принц Плакса» и «Мальчик-Девчонка». Здесь принимали свою трепку и, похоже, гордились ею.
Мне ясно было: из десяти узников — людей Маши — Нико и я были самыми презираемыми. Даже сгорбленный старик Виртус занимал более высокое положение и был более уважаем другими. И это при том, что он чаще всего полз вдоль стены и еще больше сгибался всякий раз, когда видел вблизи стража. Он ходил, постоянно бормоча какой-то бестолковый стишок, который, как я поначалу думал, был сплошной белибердой. У него так дрожали руки, что он едва мог держать инструмент. И все-таки никто никогда не сказал ему худого слова, даже Маша. На Нико и меня обрушивался поток грязной ругани, стоило нам остановиться, чтобы перевести дух, а Виртусу никто не говорил ни слова. Даже когда он обронил инструмент в Драконий ров, так что нам пришлось просить у стражей новый и мы потеряли из-за этого не знаю сколько времени.
— На что нам этот старый копун? — сказал я Герику.
Но тот разозлился.
— Берегись, парень! Язык твой — враг твой! Ничего-то ты не знаешь. А Виртус ничуть не старше меня.
— Чего же его так скрючило? — спросил я, покосившись на дрожащие руки и спину, согнутую, как у горбатого.
— Не твое дело, Гладкий Хребет, — прошипел Герик. Но немного погодя все-таки добавил: — Ты тоже можешь кончить, как он. Вот проиграем, тогда узнаешь.
Я снова украдкой глянул на Виртуса. Волосы — седые, лицо изборождено морщинами. Но это, пожалуй, правда, что никакой он не старец, хотя и держался старик стариком.
— А что они делают с нами, если мы проигрываем? — спросил я позже Машу. — Что нужно сделать с человеком, чтобы он стал как Виртус?
— Местеры Наставники выберут тогда для нас забавную маленькую игру, — ответил Маша. — Такую, чтоб мы лучше научились подчиняться…
Ненависть сверкала в его глазах, когда он произносил эти слова. И когда я увидел, как все его люди гнут спину и надрываются, чтобы не проиграть, до меня по-настоящему дошло: это будет такая игра, в которую мне бы не хотелось играть.
Так прошли следующие четыре дня. Мы надрывались с этой стеной до тех пор, пока солнце стояло на небе. На закате подрядчик измерял нашу работу и записывал результат на доске. А потом мы шли на Битейный двор. Три первых дня людям Маши удавалось справляться лучше, чем Эрлановым, может потому, что мы были чуть ближе к каменоломне. Каждый вечер новый мальчик из Дома Учения должен был брать в руки кнут. Не все испытывалитакое отвращение, как первый. Один из них и вправду приложил все свои силы, так что узник, которого он бил, застонал
На четвертый день проиграли мы.
— Двенадцать с четвертью альнов! — возвестил подрядчик. — Против полных тринадцати Эрлана.
У меня подвело живот. Настал этот момент. Теперь подставлять спину при дневном расчете придется нам.
И я был глубоко уверен в том, что Маша выберет либо меня, либо Нико. Моя бедная спина и так уже была совершенно разбита после работы, а ребра, казалось, больше никогда не заживут. Я не был уверен, что смогу молча, как подобает мужчине, принять удары кнута, как делали это другие узники.
Мрачный взгляд Маши остановился сначала на Нико, а потом на мне. Лицо его совершенно ничего не выражало.
— Герик! — сказал он. — Нынче будешь ты!
Кажется, я разинул рот. Я был так уверен, что он выберет одного из нас, из Гладких Хребтов.
Герик не произнес ни слова. Он только кивнул, словно этого и ожидал. Был ли его черед? Или он совершил что-то такое, чего Маша не одобрял?
Я этого не знал. Но Герик дал привязать себя к столбу и принял, стиснув зубы, три удара, ничем, кроме стона, не ответив. И когда после этого мы снова возвращались в подвал, он послал мне суровый взгляд — взгляд, который говорил: «Так это и делают! Ты бы мог так поступить, Гладкий Хребет?»
Сдается мне, Нико почти не спал. Я ожидал, что он мало-помалу привыкнет к темноте и перестанет так бояться. Но он не смог. Слышно это было по тому, как он тяжело и быстро дышал, как пес в тесном ошейнике. А несколько ночей он будил всех громким криком и судорожными взмахами рук и ног. Яснее ясного — его мучил кошмар.
Остальные узники поначалу не очень-то обращали внимание на него. Его речь и, возможно, что-то в его походке даже со злосчастными кандалами на ногах выделяли его из толпы. Догадывались, что он «знатный» или, во всяком случае, был таковым. Из-за этого, а еще из-за кошмаров его презирали и старались уязвить, когда представлялся удобный случай.
Он никогда не отругивался. Он лишь молчал, когда поток брани обрушивался на него, и никогда не вскипал, когда кто-то из узников толкал его или норовил задеть кандалами. Будь я на его месте, я бы уже сто раз вышел из себя, и часто злился, что он не может ответить им, ведь я-то не давал им спуску — отругивался и осыпал бранью. Утром пятого дня, когда мы принялись за работу, меня все-таки угораздило подраться с Карле, одним из узников. Началось с того, что он отступил назад, когда Нико шел вперед, так что Нико споткнулся и упал, растянувшись во весь рост.
Когда проводишь половину суток прикованным к девяти другим мужчинам, учишься, как надо двигаться, чтобы не подставить ножку соседу. И потому я не сомневался, что Карле сделал это нарочно.
— Тупой боров! — пробормотал я тихонько, чтобы не услышали стражи.
Он окинул меня быстрым злобным взглядом.
— Что я могу поделать, если Принц Уписанные Подштанники не в себе! — пробормотал он в ответ.
— Врешь! Ты сделал это нарочно!
— Замолчи, Давин! — вздохнул Нико и поднялся на ноги. — Только молчи!