Darkest Dungeon: Вечные узники

Titan Elder

Прислужник действительно выглядит встревоженным. Мерек проводит ладонью по подпалённым прядкам на его макушке, позволяет Болмету прижаться к себе, и от трупного холода мертвого тела по спине мужчины бегут мурашки.

— Мне нужно будет сделать кое-что очень неприятное. Не обижайся, пожалуйста, обязательно накормлю тебя чем-нибудь сладким, когда это закончится. Мы с тобой договорились? — спрашивает наёмник тихим голосом, на что Прислужник издаёт невнятное мычание, которое звучит достаточно утвердительно, чтобы так его воспринять.

Как

же он церемонится с этим созданием… А живого человека резать ему было никак не жалко. Удивительно.

— Может, лучше я? — уточняет Аммия, наконец забирая отпиленную руку у него и нервно оглядываясь на бессознательного, но, вроде как, до сих пор живого флагеллянта (если бы он умер, то и действие его ауры наверняка бы уже закончилось). Даже в таком беспомощном и жалком состоянии он умудряется вселять тревогу где-то на подкорках сознания девушки. — Тебя же совесть потом выест и не пожалеет.

Мерек задумчиво кивает, продолжая смотреть на Прислужника, к которому уж слишком сильно привязался. Рука, всё ещё сочащаяся свежей кровью, опускается в выемке слева от уже заполненной.

— Давай сюда пилу, горе-отец, — фыркает добродушно, хлопая того по плечу и отстраняя от него Болмета.

Она опускается на пол, подзывая нелюдя к себе, и усаживает его поудобнее для процесса; даже если Болмет и понимает, что с ним собираются делать, противиться этому он пока не планирует. На лице его мертвецкая безмятежность, а протянутая левая рука уже ложится на колени девушки.

— …боль…но? — будто выталкивает из раненого горла звуки нелюдь. Аммия кивает, а глубоко внутри совесть начинает выедать и ее.

Она тяжело вздыхает, глядя на то, как сводит брови Прислужник, и гладит его по голове. Такое заторможенное и несоображающее, хоть и погибшее существо не заслуживает подобного. Это как пытать младенца… Однако делать нечего, не себе же руки рубить, в самом деле.

— Но всё обязательно пройдёт, — обещает она, подставляя пилу к внутренней стороне локтя. — Надеюсь, что ты готов.

Мерек отворачивается и закрывает лицо руками, когда Аммия делает первое резкое движение полотном. Болмет взвывает словно больной, раненный зверь и дёргается инстинктивно, но девушка держит его крепко, не позволяя нарушить процесс. Она делает ещё один рывок, но на этот раз дерганья не следует.

Оно и к лучшему.

— Прости меня, Богов ради, — бормочет «ампутаторша», а Мерек думает, что сейчас свихнется, свихнется, если услышит еще хоть один подобный вой от бедного воскрешенного создания, что в его душе заняло место нерождённого сына.

Была бы у них хоть капля такого же сострадания, какое они проявляют к полоумному существу, по отношению к узнику… Есть в этом какая-то своя ирония. Жестокая ирония.

С каждым движением Болмет всё утихал и утихал. Его темные глаза были

открыты, иногда медленно моргая. В его голове не было место таким вещам, как «боль» или «страдания», ровно также, как и его телу. Никто, даже его воскреситель, не знал, мог ли он вообще чувствовать боль, или же это остатки человеческих реакций просыпались в давно охладевшем теле, побуждая выть и стонать, когда удар приходился по нему. Оттого и становилось больнее Мереку, нечасто импонирующему людям или животным. Жизнь научила его не браться серьёзно за чью-либо судьбу, заботясь только о своей. Убежать с поля боя и подставить товарищей? Легко! Подло толкнуть человека, пусть и не враждебного, в пропасть неизвестной глубины? Проще простого! А вот смотреть на якобы «страдающего» Прислужника — так сразу сердце кровью обливается…

… И, спустя пару пару изматывающих рывков по упругой коже и твердому мясу, Аммия добирается до мягкой косточки. Пилить её не составляет труда, однако смрад просто невыносимый. Этот запах… представьте, что стоматолог избавляется от скопившегося гноя в больном зубе, но умножьте мерзость на «два»… почему этот «аромат» не исходил от ходячего трупа до этого?.. Изотл, пилить руку становиться просто невыносимым. Учитывая то, что вторая рука девушка крепко держит туловище, дабы тот ненароком не сбежал, ей даже нос закрыть не получится.

Но резать как-то надо, потому она просто старается как можно сильней налегать на руку, дабы эта чёртова пила наконец отрезала конечность от всего остального. Только в порыве такого всплеска сил она не заметила, что Болмет, что до этого мирно лежал и покорно ждал своей участи, резко начал ёрзать и тихонько взвыл.

— Хей, Аммия, полегче! — сразу вмешивается Мерек, видя, как его, по его же мнению, дитя, страдает. Он бросается к ней и нелюдью, убирая пилу от руки второго. — Кажись, ты немного разошлась, крошка, — нервно выдает, пытаясь за шуткой скрыть тревогу за подопечного.

— Прости, просто… — начинает Аммия, убирая руку с туловища и прикладывая ее к носу. — От него такая вонь, Господи… Не проще было отпилить и вторую руку того бича?

— Нет, этот тип нужен будет для одного ритуала.

Однако Болмет не успокоился. Он, будучи не в самом хорошем положении из-за висящей на мышцах и связках руки, какого-то чёрта рванул в сторону лежащего и связанного флагеллянта.

— Прислужник, ты куда? — Сразу же кидается за живым мертвецом Мерек, успев схватить его за руку и… оставив её в своей ладони.

Мерек смотрит на оторвавшуюся конечность в полнейшем шоке. Болмет резко останавливается и поворачивается к нему, мутным, но явно удивленным взглядом смотрит на обрубок, с которого свисают волокна мышц, переводит внимание на остатки в руке своего господина. Он, немного потупив на месте, делает шаг в сторону и касается собственных пальцев уцелевшей рукой. Кажется, он не до конца понимает, что сейчас произошло, но когда попытка пошевелить пальцами не увенчивается успехом, монстр печально сводит брови.