Дарующая жизнь
Шрифт:
Я критически осмотрел свиток и признался себе в том, что еще никогда не видел столь аккуратно выполненной работы.
Но стоило ли удивляться – ведь я знал, кто ее делал.
– Крайне важно, чтобы Нандо Гамбела пришел завтра в замок Шлездерн, – произнес я.
– Ты попросишь его об этом?
В голосе девушки звучал ясно выраженный скепсис. Франсуаз глубоко уверена, что люди никогда и ничего не сделают, если их просто по-хорошему попросить. Подвигнуть их к доброжелательному сотрудничеству могут лишь выломанная рука или острие меча, приставленное к горлу.
И то не всегда.
– Нет, –
– Еще бы. Ты еще больший сноб, чем этот виконт.
– Пожалуй. Для того чтобы Гамбела выполнил свою роль в предотвращении готовящегося преступления, необходимо кое-что сделать исподволь.
– То есть ты собираешься запудрить ему мозги?
Солнце уже коснулось горизонта своим оранжевым краем, когда мы достигли усадьбы, именуемой Шесть Пилонов. Франсуаз дулась на меня из-за того, что я не поделился с нею своими соображениями, но долгий опыт научил меня, что делиться можно только работой, и то если она низко оплачивается.
– Ты жестоко заплатишь за это, Майкл, – произнесла девушка. – Ты держишь меня за дуру.
– Нет Френки, – отвечал я. – Ты вовсе не собираешься заставить меня жестоко платить.
Глаза девушка сверкнули яростью, задавленной, а от того еще более страшной.
– Ты этого не знаешь, – процедила она.
– О, знаю, – ответил я. – Ты захочешь этого после того, что произойдет в усадьбе.
Френки не церемонится в проявлении своих чувств, однако на сей раз ей безумно хотелось узнать, что пришло мне в голову. Поэтому она не решалась выходить за рамки приличия, в тайной надежде, что я проявлю милосердие и поделюсь с ней своими соображениями.
Она меня совсем не знает.
– И знаешь, Майкл, – цедила Френки, столь угрюмо, словно пускала пузыри в огромную чашку с шоколадом. – До того, как я позволила тебе сопровождать меня, я никогда не попадала в такие ситуации. Я всегда все знала сама.
Спеша воспользоваться преимуществами своего положения, я покровительственно похлопал красавицу по руке.
– Начнем с того, кэнди, – произнес я, – что это ты увязалась за мной. Мне было неудобно прогонять тебя, как гонят бездомную собачонку; к тому же мое великодушие распространяется даже на такое беспринципное существо, как ты.
Глаза девушка сверкнули, как щелкает окошко кассового автомата. Красавица приплюсовывала новые счета к тому, что собиралась мне припомнить.
– Что же до остального, – продолжал я, – то, круша черепа направо и налево, ты не имела возможности ни над чем задумываться… Я открываю для тебя глубины мироздания и показываю причинно-следственные связи между явлениями – разумеется, в той малой степени, в какой ты способна это воспринять. Подобно тому, как…
– Щеночек, – предупредила девушка, – я очень люблю обижать домашних животных.
Стены, ограждающие Шесть Пилонов от взгляда проходящего полугоблина, уже поднимались перед нами, словно театральные декорации. Но, разумеется, не это подвигло меня оставить без внимания непочтительные
Я рассудил, что слова не смогут доставить мне и половину того удовольствия, какое принесут поступки.
Я остановил дракона и повернул его поперек дороги, преграждая путь Франсуаз.
– Френки, – произнес я, – настало время для работы, тонкой и ответственной. Понимаю, что сложная интрига не может доставить тебе такого удовольствия, как хруст ломаемых костей. Поэтому можешь отдать мне чашу и подождать меня в таверне полугоблинов, что в полумиле отсюда. Как знать – может быть, там тебе удастся встрять в какую-нибудь драку.
Простодушная девушка не почувствовала коварной ловушки. Она решительно встряхнула волосами.
– Нет, Майкл, – ответила она. – И не подумаю. Мы поедем туда вместе. Что надо делать?
– Подыгрывай мне, – произнес я, – но соло мое.
Ничто не вызывает большей грусти, чем картина гибели и запустения. Именно такими предстали перед нами Шесть Пилонов.
Каменная ограда, покрытая слоем лазуритового цемента и выкрашенная в темно-красный цвет, была еще так же крепка, как во времена расцвета императорской династии. Она тоже подверглась следам разрушения, и мой взгляд ловил то отломавшийся кусочек, открывающий бурые камни, то трещину, из которой рос остролистый папоротник.
Но человек, проходящий возле каменного забора, не смог бы заподозрить, во что превратилась скрывающаяся за ним усадьба. Даже на лице Франсуаз, которая отличается практичностью и цинизмом, я смог заметить нечто, напоминающее сожаление об утраченном.
Просторный сад, некогда радовавший глаз изысканными сочетаниями цветов, теперь превратился в пустырь; почва покрылась сорняками с жесткими, изогнутыми стеблями, и даже очертания клумб наполовину исчезли, разрушенные или скрытые под бурьяном.
Декоративные деревья, требовавшие особого ухода, зачахли уже давно. Большинство из них высохли, но ни у кого не возникало желания спилить и выкорчевать их. Так они и торчали, облепленные вьюном, и маленькие хищные белки прятались между их корнями.
Стены дома облупились и пожелтели. В правом и левом крыльях особняка не оставалось стекол; было очевидно, что там никто не живет. Окна же главного здания ярко освещались, и громкая, отвратительная, по своей грубости музыка вырывалась оттуда смрадным потоком.
Франсуаз поморщилась. Девушка не разделяет моих эстетических убеждений, но подобная какофония не нравится ей так же, как и мне.
Широкоплечий человек, открывший нам двери, скорее походил на вышибалу во второразрядном ночном клубе, нежели на слугу богатого дома.
– Послание для Нандо Гамбелы, – произнес я. – От виконта Шлездернского.
14
– Свиток, – произнес Гамбела. – Я же должен был получить его вчера.
Он почесал свою широкую грудь, открытую под распахнутым халатом. Нандо Гамбела оказался чернокожим человеком; среднего роста, он казался круглым. Его прямые черные волосы были коротко подстрижены; широкая полоска усов, щетинящаяся над рядом крупных зубов, делала его похожим на грызуна.