Дарующие Смерть, Коварство и Любовь
Шрифт:
Я лишь склонил голову.
— Не скромничайте, Никколо. По мнению Франческо, вы даже понравились герцогу, он проявил к вам симпатию и почтил своим доверием.
— Герцог может быть на редкость обаятельным, — заметил я. — Было бы наивно воспринимать это как симпатию.
— Возможно, — согласился Содерини. — Но мой брат сказал, что с ним герцог общался совсем по-другому, выказав грубую бесцеремонность и подозрительность. В общем, по-моему, вам следует воспользоваться проявляемой им благосклонностью на пользу нашей республики. Нам хочется заключить Дружеское соглашение с Папой и его сыном, и также хотелось бы поточнее
— Я понял, ваше превосходительство.
— У меня также имеются важные новости для герцога, которые вы можете ему сообщить. По нашим сведениям, некоторые из его капитанов пытаются поднять мятеж, и в настоящее время они собрались на тайное совещание в Маджоне, чтобы заключить союз против него.
— Нет ли каких-то подробностей? — спросил я, оживляясь. — Кто вовлечен?
Гонфалоньер просмотрел какие-то бумаги на своем столе:
— Вителлодзо Вителли, Оливеротто да Фермо, Джанпаоло Бальони и Паоло Орсини. Они главные зачинщики, хотя на совещание отправились еще представители Урбино и Болоньи. Вы можете также сообщить, что нам тоже предложили прислать туда представителей, в свете достижения с ними согласия. Но мы отказались — не только потому, что считаем Вителли и Орсини врагами нашей республики, но и потому, что решили поддержать добрые отношения с герцогом, его святейшеством и его христианнейшим величеством.
— Отлично, ваше превосходительство. Сразу по прибытии я передам ваши сведения герцогу.
Гонфалоньер поднялся, и я последовал его примеру. Он крепко обнял меня:
— Я искренне верю в ваши способности, Никколо. Да сопутствует вам Фортуна.
Покинув его кабинет, я помчался вниз по лестницам, пролетая марш за маршем. И вот я оказался на площади, в небесах ярко сияло солнце, а в воздухе пахло сжигаемой осенней листвой. Исполненный надежд, я испытывал воодушевление. Если мне удастся быстро добраться до Имолы, то, вероятно, я смогу первым сообщить герцогу новости о заговоре его капитанов. Может, даже помогу ему спасти положение. Какую, интересно, награду могут выдать за такую услугу?
Вскочив в седло, я направил лошадь к городским воротам и начал грезить наяву, предаваясь сладким мечтам о моем славном будущем.
Имола, 5 октября 1502 года
ДОРОТЕЯ
В моей жизни теперь образовалась брешь, оставленная Стефанией. Сегодня утром она укатила в Рим к своему возлюбленному. Без нее мои дни будут совсем одиноки.
Хотя теперь мне предоставляли больше свободы. Мне уже разрешали гулять по городу с охранником, следующим на почтительном расстоянии. К тому же моя внешность сильно изменилась, поэтому меня трудно узнать. Мои волосы заметно посветлели (начиная с весны я, по просьбе Чезаре, выставляла их выгорать на солнце), а сама я сильно похудела. Порой, глядя в зеркало, я находила, что выгляжу старше, и теперь даже не уверена, что мои родители узнали бы во мне ту девятнадцатилетнюю девушку, которую похитили полтора года назад.
Уже месяц Чезаре живет в Имоле, а побывал у меня всего пять раз. Это не так уж мало, учитывая обширный выбор женщин, готовых отдаться ему. Очевидно, несмотря на постаревшее лицо и исхудавшую, костлявую плоть, я еще обладаю некоторой привлекательностью. И все же меня невольно беспокоит страх того, что вскоре он пресытится мной и тогда меня бросят в одном из этих замков или дворцов наряду с прочей ненужной рухлядью, оставляемой за собой армией: помятыми нагрудниками, пустыми бочками и беременными недавними девственницами.
Нет, нельзя
Около полуночи Чезаре пришел ко мне в спальню, и мы предались любовной страсти.
— Мне пора идти, — наконец сказал он, сладко потягиваясь. — Надо еще встретиться с одним из моих шпионов.
И тут вдруг, ни с того ни с сего, в голове у меня мелькнула одна идея. Мало того что она пронеслась в голове, она еще тут же непроизвольно слетела с языка. Я даже не успела сообразить, хороша она или нет.
— Чезаре, а почему бы вам не использовать меня в роли шпионки? Мне хочется быть вам полезной.
Герцог хранил молчание. Я не видела в темноте выражения его лица и не представляла, о чем он мог думать. Большинство мужчин, вероятно, рассмеялись бы мне в лицо, но Чезаре не из их числа. Его не волновало, кто ему служит — женщина из высшего общества, селянка или кто-то еще; а важны для него ум, сообразительность и преданность. Чем дольше длилось его молчание, тем сильнее становились мои надежды на его положительный ответ.
— Но сначала вам придется доказать свои способности, — наконец проговорил он.
— С удовольствием. Только если это не будет связано с убийством.
— Нет, в таком деле вы явно не сильны. Да и у меня более чем достаточно отличных головорезов. Разумеется, у меня много и искусных шпионов. Но, возможно, ваше… обаяние откроет доступ к… некоторым сведениям… закрытым для них, — медленно, словно размышляя вслух, произнес Чезаре. — Да, по-моему, у вас может получиться.
— И есть кто-то на примете, за кем я могла бы для вас пошпионить? — загоревшись, спросила я. — Кто же?
— Я сообщу вам позже. Когда загляну сюда в следующий раз.
Он встал с кровати, оделся в темноте.
— И когда это будет?
— Когда загляну сюда в следующий раз, — повторил он, запечатлев поцелуй на моих губах.
Сан-Лео, 7 октября 1502 года
ЛЕОНАРДО
Я бросил кусочек лепешки коту, который мурлыкал и урчал возле моих ног. Он проглотил его и начал клянчить добавку. Я скосил взгляд вправо. Салаи спал на траве под теплым осенним солнцем, сильно смахивая на большого грациозного кота. Бедняга, он устал от суровой армейской жизни. Слева от меня склон холма нырял в зеленое море древесных крон, среди которых я узнавал пихты, сосны и лавры, разнообразную темно-зеленую растительность, ореховые и грушевые деревья, чьи пожелтевшие листья уже приобрели оранжевые оттенки, каштаны и каменные дубы с более темной бурой листвой, и вишни в темно-красном осеннем уборе. Сделав наброски некоторых деревьев, я доел лепешку, улегся обратно на траву рядом с Салаи и прикрыл глаза от слепящей небесной синевы. Я и сам изрядно устал. Бесконечные разъезды, прогулки и свежий воздух… прожилки моих освещенных солнцем век вдруг приняли форму летящих птиц, и я невольно улыбнулся.
…Вот каково оно… чувство свободы…
Меня разбудили гневные крики и топот копыт. Я приподнялся и оглянулся на шум. Конные латники — возможно, целая сотня кавалеристов — ехали в сторону замка. Вид у них был отнюдь не дружелюбный. Я быстро разбудил Салаи, и мы вдвоем нырнули под защиту рощи.
— Кто они такие? — спросил он.
— Не знаю. Но явно не сторонники герцога.
— Тогда, должно быть, бунтовщики.
— Кто бы они ни были, по-моему, нам лучше не попадаться на их пути.