Дарующие Смерть, Коварство и Любовь
Шрифт:
Я подписал переписанное набело послание и свернул его в трубочку.
— У кого есть веревочка?
— Молодчина, Томмазо… огромное спасибо! — шутливо воскликнул он. — Что бы я без тебя делал!
— Чертовски признателен, Томмазо. Извини. Но нет ли…
— …веревочки? Конечно. — Вздохнув, он взял свой ранец и выудил оттуда тугой моток пеньковой бечевки и перочинный нож.
А чуть позже, окинув взглядом совершенно несчастное лицо Салаи и мое, сердитое и озабоченное, Тсммазо
— Но он же в Милане, — напомнил я.
— Вот и отлично. Я как раз мечтал о дальнем путешествии.
Феррара, 17 августа 1502 года
ЧЕЗАРЕ
В ее комнате — запах смерти. Спертый воздух, атмосфера уныния. По стенам блуждают тени горящих свечей. На простынях белеет ее призрачное лицо.
Лекарь выполнил мою просьбу. Он спас Лукрецию. Но ее ребенок родился мертвым. Это хорошо.
Но моя сестра ужасно расстроена. Ее сердце разбито — она не хочет жить. Я должен исцелить ее сердце. Обязан вернуть ей желание жить.
Врач предложил сделать кровопускание. Заявил, что оно необходимо. Но сестра не разрешила — боится бритвы. Мне надо убедить ее стерпеть боль.
Я присел на краешек кровати. Лукреция взглянула на меня и печально улыбнулась.
— Ты пришел, — слабое проявление радости.
— Разумеется, пришел.
— Чезаре, я потеряла ребенка.
— Не надо думать об этом, — сказал я, сжимая ее руку. — Это в прошлом. Ты должна подумать о себе.
— Он был такой крошечный. Такой милый. Его личико было прекрасным. Но он так и не смог вздохнуть. Ни разу.
— У тебя будет еще много других детей.
— А вдруг они…
— Лукреция, тебе необходимо восстановить силы, — я коснулся ее волос, погладил по щеке. — Вот ты придешь в себя, поправишься — и тогда у тебя будут здоровые дети.
— А как ты, Чезаре? У тебя все в порядке?
— Все прекрасно. Всё под контролем. Тебе не стоит беспокоиться обо мне.
— Я знаю. Ты очень сильный.
— Так же, как и ты, малышка. Ты всегда отличалась сильной натурой.
Она улыбнулась. Глаза печальны.
— Сейчас тебе надо собрать все силы. Лекарь хочет пустить тебе кровь.
Я пощекотал ее, она рассмеялась. Услышав этот заранее оговоренный сигнал, врач зашел в спальню.
Я продолжал щекотать ей пятки, она продолжала смеяться. Так мы играли когда-то в детстве. Нежно, но крепко я прижал ее ноги к кровати. Она улыбнулась мне, ожидая пытки. Слезы наполнили ее глаза.
Лекарь сделал разрез. Лукреция закусила губу. Я услышал, как потекла в бутыль ее кровь.
— Молодчина, — похвалил я. — Храбрая девочка.
Лукреция побледнела. Она издала слабый смешок. Я сжал ее руку. Мы надолго умолкли.
Врач перевязал рану и открыл окна; пламя свечей затрепетало на ветру. Потом он покинул комнату, унеся с собой тишину.
— Как
— Да. Он очень добр, Чезаре. Даже после…
Я понимающе кивнул.
— …он был очень добр ко мне. Очень добр.
— Хорошо, — сказал я. — Хорошо… мне не придется убивать его.
— Надолго ли ты приехал, Чезаре? Или тебе нужно сегодня уезжать?
— Нет, я останусь, пока тебе не станет лучше.
— Но удалось ли тебе справиться с проблемами? До меня дошли слухи о твоих капитанах…
— Я же сказал — всё под контролем.
— Но что, если они…
— Лукреция, если ты не прекратишь говорить о моих делах, мне придется принять решительные меры.
— Какие же? — ее брови заинтересованно приподнялись.
— Я призову Микелотто, — пригрозил я. — Он будет гладить твое горло, пока ты не перестанешь говорить вздор.
Она взвизгнула, затем рассмеялась:
— О нет… это даже не смешно!
— Как же ты осмелилась оставаться наедине с тем ужасным и кровожадным злодеем, с Чезаре Борджиа?
— А как ты осмелился оставаться наедине с той грешной, развратной соблазнительницей, с Лукрецией Борджиа?
— Сейчас, скорее всего, нас подслушивают за дверью, — рассмеявшись, предположил я. — Ждут, когда мы начнем прелюбодействовать.
— Или строить козни, замышляя чью-то смерть.
— Придурки. Если бы я мог, то избавился бы от них.
— От кого? — она сонно нахмурила брови, задумываясь.
— От них. От всех. Оставил бы в этом мире только нас с тобой.
Она вздохнула. Коснулась моей руки. Ее голова откинулась на подушки, глаза закрылись. О, Лукреция… увижу ли я тебя вновь?
Чезена, 20 августа 1502 года
ЛЕОНАРДО
Бум! Бум! Бум! Миновала полночь, и гроза громыхала и посверкивала где-то на востоке, но слышны вовсе не удары грома. Мы с Салаи опять поссорились, по его щекам текут слезы. Мы оба замерли, словно нас застали на месте преступления. Я прислушался, задержав дыхание, и убедился, что не ослышался — вновь раздался отчаянный гулкий удар в дверь.
— Войдите, — сказал я.
Курьер насквозь промок — от дождя, не от пота. Из-за открытой двери доносился шелест падающих на землю капель. Он вошел — молодой парень с горящими глазами — и опустился передо мной на колени. Потом зачитал послание от герцога Валентинуа. Его светлость выражал глубокое сожаление по поводу того, что моему важному заданию чинятся задержки и препятствия, хотя в оных препонах нет, безусловно, никакой моей вины.
Испытывая ко мне огромную любовь и уважение, его светлость издал документ, который предоставляет мне широкие полномочия во всех его владениях. После чего посланец аккуратно извлек вышеупомянутый документ из внутреннего кармана и высокопарно огласил его.