Дарующие Смерть, Коварство и Любовь
Шрифт:
Я протянул руку над столом, а потом внезапно всадил в него кулак. Стайка бумаг взметнулась в воздух.
Макиавелли смотрел на меня как на безумца.
— Вы сами все увидите, — улыбнулся я. — И также увидят все ваши враги. Еще до окончания нынешнего, второго года шестнадцатого века ваша Синьория будет УМОЛЯТЬ меня о соглашении.
К двум часам ночи град сменился снегопадом. В три часа прибыл Пинзоне. Он прискакал из Римини. Передал мне рапорт на Рамиро — пухлый пакет. Я взвесил его на руке, глянул на
— Говори.
— Он предал вас, мой господин.
— Как?
— Переметнулся к мятежникам.
— Уверен?
— Да. Все доказательства здесь, — он кивнул на пакет. — Тайные встречи с Вителлодзо, Бальони и Оливеротто. Он сдал им наш лагерь в Кальмаццо, а сам покинул его вечером, накануне атаки.
Я кивнул. Значит, не зря я чуял недоброе. Я разочарован, но не удивлен. Рамиро хорошо послужил мне. Больше от него не будет никакой пользы. Хотя еще возможно…
— Арестовать его, мой господин?
— Нет… пока нет. Пусть даже не догадывается, что находится под подозрением. Просто продолжайте следить и слушать. Я прочту ваши донесения. А когда наступит его час, я сообщу вам…
— Слушаюсь, мой господин.
Пинзоне отвесил поклон. Я выдал ему кошель золотых дукатов. Он поблагодарил меня и удалился.
Я открыл один ставень. Выглянул в окно. Снега уже успело навалить — все бело. Цвет невинности. Но и он всего лишь маска, а под ней та же мерзость.
Я задумался о Рамиро. Да, он может еще оказать мне одну услугу. Напоследок. Он станет моим посланцем этому миру. А послание будет таково: НЕЛЬЗЯ ГНЕВИТЬ БОРДЖИА.
ЛЕОНАРДО
Давно перевалило за полночь, и от усталости у меня начала кружиться голова. Почти двадцать часов сегодня я проработал за столом. Город за стенами замка спокойно спал, укрывшись снежным покрывалом, а мой письменный стол покрывали эскизы, расчеты, идеи, способные изменить наш мир. Я проверил сделанные расчеты и убедился в успешности проекта. Проекта первого в мире летательного механизма.
Покорение воздуха — мое имя будет начертано в небесах…
Но я также осознал возможности использования такого механизма. Если все пути ведут к одному концу, то я должен выбрать путь добродетели. Придется принять мучительное решение. Отказаться от полета — стереть мое имя с небес. И конечно, я понимал, что все равно наступит день, когда другой мечтатель проведет такие же вычисления и добьется нужного результата. Кто-то другой достигнет небесной славы. Кто-то другой почувствует воздух под своими крыльями. И только я буду знать правду — горькую правду. Но, по меньшей мере, мне перестанут сниться убийства.
Пушечные ядра, срывающиеся с моих крыльев…
Собрав бумаги, я отнес их к открытому окну. Меня обдало холодным ветром. Мир побелел. Повсюду снег, как благословение. Взяв свечу, я начал по очереди поджигать в ее пламени листы бумаги. Мои мечты чернели
Всепоглощающее пламя…
Снегопад продолжался. Значит, скоро темные пятна пепла скроет слой белого снега. И будет так, как будто их никогда не было.
Часть IV
ГОРНАЯ ВЕРШИНА (ЗИМА 1502–1503)
29
Имола, 9 декабря 1502 года
ЛЕОНАРДО
К вечеру труд над картой завершился. Я отправился к его светлости — представить ее и спросить насчет денег. Мне ничего не платили с октября, с того самого дня, когда он подарил мне меховой плащ. Несмотря на томившихся в ожидании приема посланников, мне сразу предложили пройти к герцогу, и он сердечно приветствовал меня. Однако я заметил в его взгляде странную печаль. Возможно, просто на него навалилось слишком много государственных дел. Или появились иные сложности…
Стены имеют уши…
Я показал ему карту, и он восхищенно рассмотрел ее, хотя я ожидал от него большего воодушевления.
— Возможно, мой господин, я не совсем верно понял ваше задание?
— Нет, это именно то, что нужно. Но я крайне нуждался в ней месяц тому назад, как и говорил вам.
Последние три недели я тайно и усердно трудился над проектом отвода русла реки Арно. Никто пока не знал об этом, за исключением меня самого, Никколо и гонфалоньера Флоренции. И никто больше не должен был знать. А что касается карты, то я действительно забыл о ней, пока не открыл сегодня утром нашу общую копилку и не обнаружил, что она опустела. Однако герцогу я не мог признаться в такой забывчивости.
— Мой господин, простите меня… Мне хотелось сделать не только точную и красивую, но и практически удобную карту, чтобы ее могли использовать как путеводитель. Кроме того, как вы просили, по вечерам я занимался портретом донны Доротеи, и…
Бесцеремонным взмахом руки он прервал мои оправдания. Я умолк. Эта встреча тревожно походила на некоторые из тех, что бывали у меня с миланским герцогом — терпение и обаяние испарились, их сменила очевидная тираническая жестокость. Герцог мерил шагами комнату, а я ждал, что же он соизволит сказать.
— Портрет донны Доротеи… (он саркастически подчеркнул ее имя, и я понял, что мне не следовало знать ее настоящего имени)… уже закончен?
— Закончен эскиз, мой господин. Теперь осталось перенести его на холст и…
— Мне известно, как это делается. Вы захватили с собой эскиз?.. Покажите.
Я вытащил из связки принесенных бумаг пастельный эскиз и показал его герцогу. С полминуты он молча разглядывал портрет. Наконец медленно кивнул:
— Да. Прекрасная работа.