Дары инопланетных Богов
Шрифт:
— Она куда-то сгинула. Её даже искали, а так, пошарили кое-где. Кому она нужна? Может, забралась в какой-нибудь посёлок к богачу и там живёт? — весьма чуткая, Эля уловила неприязненный импульс со стороны Нэи и не замедлила ответить. — Я слышала, твоя гордячка Гелия подкладывала Азиру вместо себя своему гордецу. Вернее, твоему гордецу на данный момент.
— Гелия так не могла, — возмущение смешалось со смущением, Нэя едва не задохнулась выплеском подруги и подчинённой. Но ей и самой была известна низкая правда.
— Гелия не могла? Да только это она и могла. Она же не была способна к
— Да и о тебе тогда был шёпот…
— Да больше о Гелии, твоей возлюбленной подруге. Вы с нею были как-то уж слишком близки. Спали в одной постели… — тут уж открыто вылезало нечто такое, для Нэи запредельное, что она отшатнулась от Элиной «осведомленности». — В смысле делили одну постель с одним мужчиной… — договорила та на инерционном уже спуске в мерзость. Это был конец их прежней дружбы. Не резко, но постепенно она сдвинула Элю за край своего личного пространства, отпихнув её к безликой обслуге и однотипным моделям — девчонкам, которых было совсем уже мало, в их не интересную толкотню, как неинтересной становилась ей и сама деятельность дома «Мечта». Она думала о том, как бы и совсем всех отсюда спровадить, но тогда было бы слишком пустынно и одиноко в сиреневом прозрачном резервуаре обитать одной, всё зарастало бы пылью и скукой пустоты. Без Эли же ей самой пришлось бы пасти остатки своего модельного стада. — О чём это? — и Нэя вспыхнула, будто была невинной девушкой.
Рудольф не предлагал ей совместную жизнь в одном с собой пространстве. Не предлагал идти в Храм Надмирного Света, чтобы зажечь там зелёный небесный огонь на семейном алтаре, сделанным в виде прозрачного зелёного цветка. Но ведь этого ей не предлагал и Тон-Ат, которого все считали её мужем, не предлагал никто, исключая Чапоса в прошлом и немолодого дворника с метлой. Нэя шила бесконечное количество зелёных платьев, украшая их с немыслимой фантазией и искусством. И всё отбрасывала, продавала в столице в салоны Моды, и опять шила, ожидая, а вдруг он согласится, и в этот момент платье будет готово, чтобы он не передумал. И безостановочное шитьё платьев стало, как бы, её неврозом.
— Хочу каждый день видеть тебя, жить рядом, гладить по ночам твою кожу, — сказала она спящему Рудольфу. В прозрачной мансарде, розовеющей в закатном отливе Ихэ-Олы, было тихо, по-домашнему хорошо и спокойно, и не хотелось
— Это было бы утомительно, — неожиданно отозвался он.
— То есть? Гелия жила рядом довольно длительное время, — тебе не было утомительно, а я — это утомительно?
— Я был тогда молодым животным, — Рудольф блаженно потянулся, пытаясь притянуть её к себе. Она не поддалась, сидя уже полностью одетой, — А теперь?
— Тоже животное, но уже пожившее.
— Хочешь сказать, что нас время от времени соединяет всего лишь убогая потребность? С моей стороны — одиночество, а с твоей — скука?
— Нет. Ты же отлично знаешь, что я нарушаю все предписанные правила, заведя у себя инопланетную жену, каковой тебя и считаю.
— В таком случае, что удерживает тебя от посещения Храма Надмирного Света? Ради меня…
— Нэя! Это слишком! Топтаться в вашем зелёном балагане в клоунской рубахе. Ну, уволь! Это ничего не изменит. Вот Антуан с Лорой никуда не спешат.
— Почему ты так странно зовёшь его? Я заметила, ему не нравится искажение собственного имени.
— Не искажение, а его подлинное имя, данное родителями. А уж сам он изменил его, как ему нравится.
— У Икринки есть защитник. Даже двое. Ты и Антон. Кто есть у меня?
— Кто же в таком случае я?
— Тебе всё равно, как на меня смотрят, что говорят. Я по ночам плачу в своём кристалле, когда не нужна тебе.
— Выгоняй всех и перебирайся ко мне.
— И что? Сидеть в другой, уже твоей хрустальной башне и смотреть сверху на постылый лесопарк? Вечно одной? И уже безо всякого занятия?
— Она не хрустальная. Это сложная структура, не отличимая по крепости от камня.
— Да какая мне разница! Я хочу быть настоящей женой!
— А ты разве игрушечная?
— Не знаю. Надмирный Свет накажет меня за то, что я легла на любовное ложе без предварительного зажигания зелёного огня в драгоценной чаше…
Он засмеялся, — За что накажет? За любовь?
— За нарушение предписания предков. Тебе же не смешно, что у тебя самого есть предписания свыше, а они не от Надмирного Света, а всего лишь от твоих старших коллег. Ты же беспокоишься, хотя и нарушаешь свои предписания. Вот и я переживаю, хотя тоже нарушаю. — Нэя встала, дав ему понять, что уходит. Но уходить ей не хотелось. И он схватил её за подол, не отпуская, — Ты куда-то собралась? А как же я останусь один на нашем, как ты говоришь, «любовном ложе»?
— В любовном и мелодично-текучем потоке сладко тонуть… Мать-Вода не просто так создала любовь настолько притягательной, и укрыла туманом наличие нависающих вязко-глинистых берегов, на которые неизбежно будут выброшены все, кто верит в бесконечность её ласкающих миражей. Она хочет только продолжения собственного наслаждения, поскольку Мать-Вода купается в вибрациях влюблённых душ, не имея собственного горячего сердца. Чем больше себя тратишь, тем ей слаще, а человек может и утонуть, забыв об осторожности, о данных предостережениях — никогда не терять ощущения дна. Дно бывает у всего, и всякий может там оказаться.