Дары инопланетных Богов
Шрифт:
Он взял пульт и выключил освещение. Холл-пещера погрузилась в полумрак, ниши погасли, скрыв свои сокровища. Лишь на потолке остался бледный сиреневый круг. В его свете лицо Венда стало призрачным и утончённо-фарфоровым. То ли странное освещение, то ли наигранность ушла из него, но Антон увидел его неподдельную печаль, впервые по-настоящему пожалев его, представив его долгие годы жизни тут, в непостижимой оторванности от породившей его планеты. И Рудольф вдруг опять засмеялся или понял, прозрел, как обычно, его чувства.
— «Хорошо наше черепаховое небо, хороши наши золотые деревья, хорошо наше и солнце, и месяц, да есть у нас беда, есть у нас — дядьки-молоточки».
— Вы это о чём? — изумился Антон его считалке, не считалке, но и непонятно чему.
— Сказка. Я озвучиваю фрагменты из старинной сказки, когда люди носили парики, засыпанные пудрой, или уже и не носили? Но где-то оттуда. История про мальчиков — колокольчиков, живущих в старинной же, замкнутой табакерке с музыкой. Я же любитель старины. Не знал? Всегда был. Хорошо наше житьё, говорили эти мальчики — колокольчики, но вот есть у нас дядьки — молоточки, наши с
— В ГРОЗ царевна-пружинка? — Антон его не понимал.
— Ну да. Там такая есть. Она очень красива, но никто не знает, сколько ей лет и где пределы её влияния. Честный и бдительный Франк думает, что мне есть необходимость стирать какие-то там записи слежения Искусственного интеллекта. Он не знает моей главной тайны. А она в том, что я подчиняюсь только ей, царевне-пружинке, а она подчиняется мне. Я могу делать здесь всё. Но я не хочу этого всё. Потому что у меня не все ограничители сломались здесь. Она ждёт не дождётся меня, а я не тороплюсь, ведь я же понимаю, что она предъявит мне счёт за своё покровительство. А чего оно мне уже и стоило это её покровительство. Она сумела отодрать меня от той, которую я любил на Земле, и мне пришлось жениться на той, которая не была нужна. Пружинка радовалась, думала, что от нелюбимой жены я буду свободен, но от неё-то никуда не денусь. А я делся. Спрятался как воображал. Играю тут дребедень, как те распоясавшиеся колокольчики, которые перестали слушаться дядек-молоточков. Понимаешь, мы уже не способны жить без той цивилизации, которая нас породила, она грибница, которая нас и питает, и порождает, а мы её питаем и развиваем ещё больше. Это взаимный процесс. И мне пора возвращаться. Я исчерпал свой ресурс здесь. И я вернусь. Скоро. Хотя я и говорил тебе, что останусь ради дочери. Не останусь, Антон. И уж тем более ради Нэи. Но я надеюсь, что ты останешься. Почему я и имею распоряжение подготовить тебя вместо себя. А ты думал, что я полюбил тебя настолько, что уговорил тебя сменить свой профиль и взял в корпус космодесанта? Конечно, я полюбил тебя, это так. Но дело совсем не в моей любви. Ты не сможешь оставить её. Потом будешь терзаться всю жизнь. А здесь постепенно жизнь будет меняться, станет совсем другой. И ты это увидишь. Не скрою, я хотел сначала Олега натренировать на своё место, он невероятно мне нравился. И даже, открою тебе это, хотел его в мужья для своей дочери, поскольку никогда не верил, что её допустят на Землю. Но видишь, он сломался. Ему теперь только в «САПФИРе» и смогут помочь. А я на Земле буду твоим покровителем для тебя. Хотя тебе не угрожает повторение моей участи.
— Кто это «Царевна — пружинка»?
— Она из особой, очень закрытой структуры. Но это больше каста наподобие той, которую в течение стольких столетий пытались уничтожить на Земле праведники, чтобы искоренить социальный паразитизм на ресурсе всего остального человечества. А ты верил, что они остались в далёком прошлом? И у нас все равны и имеют равные возможности? Я тоже так думал раньше. Когда узнал, это было шоком для меня. Но высшими они назначили себя сами, а так они такие же, как и все, только хуже — большинство из них уже наполовину синтетические. — Наблюдая застывшего Антона, он засмеялся. — Да я шучу так, Антон. Это же элементарная разрядка. Пошли. Поцелуй на ночь мою девочку за меня тоже, — попросил он.
Угасающий день
День угасал, но накал жары только усилился. Листва на деревьях лесопарка обвисла в полуобморочной неподвижности. Открытые пространства городка плавились в бело — розоватой плазме Ихэ-Олы. Мелкие озера в лесу были отвратительно теплы, пески на их берегах накалены и остро искрились, не вызывая желания к ним приблизиться, и сама звезда напоминала мутное, яростное и хищное око зверя, подёрнутое маревом от далёких лесных пожаров в зонах, граничащих с необъятными пустынями. Раз в полвека возникало подобное усиление активности звезды, — реки мелели, урожаи чахли, воздух раскалялся, а из пустынь по ночам доносился до людских селений утробный звук, переходящий в жалобный и заунывный стон. Ближайшие леса поглощали его в себя, держа свою оборону и не пуская раскалённое бесчисленное воинство, состоящее из мельчайших частиц песка и пыли в города, отдавая суховеям на высасывание свои пограничные районы. После подобных лет деревья обширных лесных массивов чернели своими убитыми остовами, пока несколько периодов зимних дождей не поднимали новую поросль, а она жадно и быстро топила и растворяла их в своём юном буйстве, захватывая вдобавок и новые пространства. Регенерация лесов на планете поражала. Люди Паралеи гораздо больше тратили сил не с природным опустыниванием, а, наоборот, с буйством всё поглощающей растительности. Рукотворные же пустыни, оставшиеся после непредставимых уже войн, быстро сокращали свои поверхности. Их поглощали джунгли, нельзя сказать, что менее устрашающие, чем безразмерные пески и безжизненные скалы.
И только горы являли собою поразительную экосистему, стабильную, без землетрясений, извержений, — так как все древние вулканы пребывали в спячке, — без резких перепадов температур в долинах, перегруженных пышной растительностью, — с озёрами потрясающей красоты, неоглядностью безлюдного, первозданного будто, мира горной страны.
Ближайшее к выходу из подземного города озеро в горах стало любимым местом для Нэи. Спасением от жары, от надоевшего лесопарка и города в нём, от хмурых, неразговорчивых, редко доброжелательных к ней людей. Сидеть же в кондиционированных помещениях надоедало. Со временем Нэя сознательно стала стремиться к одиночеству,
Недавний кошмар с приходом Тон-Ата не расплывался, не исчезал из памяти, как и свойственно кошмарам, и сном не казался. А чем? Чем-то промежуточным между сном и явью, и она временами размышляла о просьбе Тон-Ата, больше похожей на приказ, и порывалась посетить места, где находился как бы и проданный дом в лесном посёлке. А если взять машину с водителем и поехать туда? Только зачем? Посмотреть на новых неизвестных хозяев? Ей было известно, что дом, пройдя через руки нескольких перекупщиков, пустовал и разрушался. Желающих приобрести его больше не нашлось. А молодого чиновника из Департамента недвижимости, что и попал вместе с нею в лапы к мошенникам, нашли однажды убитым в одном из столичных глухих тупиков. Нэю вызвали тогда же в Департамент и вернули ей часть денег, ничего не объяснив. Она почувствовала острую жалость, смутно припоминая черты недурного и легко розовеющего при общении чиновника, что говорило о его вовсе не задубелом характере. Осталась уверенность, что чиновника провели точно так же, как и её саму, увлекли в хитроумную ловушку третьи и неизвестные лица. Узнав, что у погибшего человека остались молодая жена и дети, пересилив себя, она пришла к Инару Цульфу и обратилась с просьбой о передаче части денег несчастной семье. Откуда возникла уверенность, что Инар Цульф знает, о ком речь, откуда взялась вера ему, она и сама не понимала, но чувствовала, что Глава Хозуправления просьбу исполнит и всё передаст по назначению. Тот долго и задумчиво смотрел ей в глаза, явив вдруг себя совсем с неожиданной стороны. Не был он чёрствым, каковым ей всегда казался, не был и бездушной, безупречно функционирующей, бюрократической машиной. Очнувшись от собственного созерцания и очевидного изумления её поступком, он с неподдельным уважением и готовностью обещал исполнить просьбу.
— Я всегда знал, что вы были достойной женой такому великому человеку, как ваш прежний муж, — произнёс Цульф. Он не сказал «был» в отношении Тон-Ата, а построил свою фразу так, что из неё не следовало, что Тон-Ата нет в живых. — Можете быть уверены, в ближайшее время эти средства попадут в руки несчастной вдовы. И даже сверх того. Поскольку я также внесу свою долю, пусть и не способную дать бедной семье счастье, но, всё же. Это будет поддержкой им. Господин Тон-Ат, я уверен, оценил бы ваше добросердечие, узнай он… — тут Инар Цульф умолк. Лысина его взмокла, размягчённые глаза увлажнились нешуточным умилением к ней. Он поспешно опустил свой взор в лакированную столешницу огромного и начальственного стола. Нэя вышла из его апартаментов, видя, что он вовсе не рад собственному разоблачению себя как чувствительного человека. Она уже не осуждала Элю, отзывчивую к вниманию такого вот высоко-чиновного, да внешне никудышного мужичка. Щедрый и заботливый, как не всякий отец, именно он открыл простолюдинке Эле, да ещё и небезупречной в оценке окружающих, двери в мир высокого просвещения. В Академию ЦЭССЭИ! А вот самой Нэе такого подарка не предложил никто. Не без обиды она вспомнила давние обещания Рудольфа пристроить её для обучения в недоступную лишь бы кому Академию ЦЭССЭИ. А сейчас что же? Он считает её для подобного развития неподходящей или устаревшей? Рисуешь, мол, свои эскизы, изобретаешь фасоны одеяний, шьёшь, обслуживаешь чужие запросы и капризы, и всё? Как выросла в ремесленном квартале, так и осталась ремесленницей. В отличие от Цульфа, нет у Рудольфа задачи, поднять Нэю до более высоких уровней образованности?
Уж как там Эля сможет или нет одолеть первые уровни непростого обучения, будущее покажет. Нэя разделяла скепсис большинства насчёт ума своей помощницы, но сам факт такого отношения к ней со стороны умного и непростого карьериста поражал. Для самой Нэи Эля, несмотря на привязанность, идущую из детства, не казалась той, кто достоин подобных даров. Тут уж права Ифиса, как-то сказавшая, что Инар Цульф даже при том, что деформирован многолетним рабским служением Ал-Физу, остался неизлечимым идеалистом. Ифиса тут же переключилась на себя, говоря, что всякий, кто имел несчастье приближения к Ал-Физу, становился душевным инвалидом. Ал-Физ плющит всех. Прекрасный когда-то, неповторимый всегда, многоликий и чудовищный, нежный и бесчеловечный… Ифиса могла заходиться в его восхвалении, неотрывном от его же разоблачений, бесконечно. И неотменяемая любовь Ифисы к такому вот страшному идолу её души не уставала поражать. Все прочие увлечения и связи Ифисы походили на профессиональную игру, когда ради выживания, когда для собственного удовольствия. Ифиса — жизнелюб напоказ и распутница лишь для нравственных максималистов, не была так уж и проста.
Оставшиеся деньги Нэя по раздумью не стала вкладывать в развитие «Мечты», утратив интерес к дизайнерским разработкам, не окончательно, но близко к этому, пребывая в ожидании неведомо какой перемены. Она спрятала деньги в заветный тайничок, приспособив одну из подушечек, смеясь над собой и вспоминая бабушку, которая поступала точно так же. Саму подушечку она хранила в одном из стенных шкафов в своём жилье в «Мечте», не желая зависеть от сложных финансовых структур в столице. При этом она думала, как повеселился бы Рудольф над её смехотворными тайниками, узнай он о них. Но подобно моли она откладывала своё будущее в груду тряпья, испытывая при этом совсем безрадостные чувства, не желая именно такого будущего, для которого могут понадобиться такие вот денежные гнёзда.