Дары смерти (перевод Snitch)
Шрифт:
Непроизвольно он впивался пальцами в скрещенные на груди руки, как бы пытаясь противостоять физической боли. Он проливал свою кровь бессчетное количество раз; он однажды лишился всех костей в правой руке; нынешнее путешествие уже принесло ему новые шрамы — на груди и на предплечье, в дополнение к тем, что были раньше — на тыльной стороне руки и на лбу, но никогда еще до этого момента не чувствовал он себя таким смертельно слабым, незащищенным, нагим, как будто лучшую часть его магической силы вырвали у него из рук. Он точно знал, что скажет Гермиона, если он попытается поделиться с ней этими своими чувствами: волшебная палочка не сильнее своего хозяина. И будет неправа: для него дело обстоит иначе. Ей не приходилось чувствовать, как палочка берет направление, как стрелка компаса, выстреливая золотыми искрами во врага. Он лишился защиты сердцевины палочки-близнеца, и только теперь, когда ей пришел конец, он осознал, как рассчитывал на нее.
Он вытащил из кармана обломки палочки и, не взглянув на них, сунул в подаренный Хагридом мешочек на шее. Увы, мешочек был теперь до отказа переполнен обломками ненужных вещей. Рука Гарри нащупала через жеребячью шкуру старый снитч, и в какой-то момент он с трудом подавил искушение вытащить его и выбросить. Непроницаемый, ненужный, бесполезный, как и всё, оставшееся от Дамблдора…
И эта ярость против Дамблдора вырвалась из него теперь, подобно лаве, сжигая его изнутри, бесследно стирая все остальные чувства. Это ведь просто в отчаянии своем они уговорили
У Вольдеморта теперь были в руках все нужные сведения. .
— Гарри…
Гермиона, казалось, опасается, что он ее заколдует ее собственной палочкой. Лицо ее было исполосовано следами слез, когда она села, уперев подбородок в колени, рядом с ним; в руках ее дрожали две чашки чая, а из-под мышки виднелось что-то громоздкое.
— Спасибо, — сказал он, взяв у нее чашку.
— Мне бы поговорить с тобой, ты не против?
— Да нет, — ответил он, только чтобы не обидеть ее.
— Гарри, ты интересовался, кто этот человек на фотографии. Ну так вот… Я достала эту книгу.
Она несмело подтолкнула книгу, и на его колени лег новенький экземпляр «Жизни и лжи Альбуса Дамблдора».
— Откуда… как это?…
— Она была в гостиной у Батильды — просто так лежала… А из нее торчала вот эта записка.
Гермиона вслух прочитала нацарапанные ядовито-зелеными чернилами остроконечные каракули:
«Дорогая Батти, спасибо за помощь. Вот экземпляр книги, надеюсь, тебе понравится. Ты сказала всё, что надо, хотя и сама не помнишь этого. Рита».
— Думаю, это пришло, когда настоящая Батильда была еще жива, но, может быть, она была уже не в состоянии прочитать это, а?
— Да, наверное.
Гарри глянул сверху на лицо Дамблдора и испытал прилив какой-то свирепой радости: вот теперь-то он узнает обо всём, чего Дамблдор не счел нужным ему рассказать, и уже не важно, хочет ли этого сам Дамблдор.
— Ты еще очень сердишься на меня, а? — спросила Гермиона. Он поднял взгляд на нее, увидел, как из ее глаз снова полились слезы, и понял, что в лице его, она, видимо, прочла его гнев.
— Нет, — тихо произнес он, — нет, Гермиона, я знаю, это вышло случайно. Ты делала всё, чтоб мы вырвались оттуда живыми, и ты была великолепна. Если бы ты там не пришла мне на выручку, я был бы уже мертв.
Он попытался улыбнуться в ответ на ее улыбку сквозь слезы, а затем занялся книгой. Корешок был жестким: ясно, что ее еще никто не открывал. Он бегло пролистал страницы в поисках фотографий. И почти сразу наткнулся на ту, которую искал: юный Дамблдор и его симпатичный товарищ, заливающиеся хохотом по поводу какой-то давно забытой шутки. Гарри взглянул на подпись:
«Альбус Дамблдор, вскоре после смерти матери, со своим другом Геллертом Гриндельвальдом».
Несколько долгих мгновений Гарри так и сидел над последними словами с открытым ртом. Гриндельвальд. Его друг Гриндельвальд. Он искоса глянул на Гермиону, которая всё ещё вглядывалась в это имя, как бы не веря своим глазам. Она медленно подняла глаза на Гарри.
— Гриндельвальд!
Уже не глядя на другие фотографии, Гарри стал просматривать страницы текста вокруг них в поисках рокового имени. Вскоре это ему удалось, и он принялся жадно читать, но тут же растерялся: чтобы понять смысл, надо было вернуться на несколько страниц назад, и в конце концов он очутился в начале главы под названием «Высшее благо». Вместе с Гермионой они стали читать:
«Итак, приближаясь к своему восемнадцатилетию, Дамблдор покидал Хогвартс в сиянии славы: староста, префект, обладатель премии имени Барнабаса Финкли «За исключительное мастерство заклинателя», представитель британской молодежи в Визенгамоте, обладатель золотой медали» За небывалый вклад в Международную конференцию алхимиков в Каире, Дамблдор намеревался теперь предпринять путешествие с Эльфиасом Дожем, прозванным «Кабы-с-Догом», туповатым, но преданным дружком, которого он подцепил в школе.
Вдвоем молодые люди остановились в «Дырявом котле» в Лондоне, готовясь на следующее утро отбыть в Грецию, как вдруг прилетела сова с вестью о смерти матери Дамблдора. Дож-Кабы-с-Дог, отказввшийся давать интервью для этой книги, представил публике свою собственную сентиментальную версию случившегося. Если верить ему, смерть Кендры явилась трагическим ударом, а решение Дамблдора отказаться от экспедиции — актом благородного самопожертвования.
Конечно же, Дамблдор сразу вернулся в Годрикову Лощину, как полагали, чтобы позаботиться о своих младших брате и сестре. Но насколько же он позаботился о них на деле?
— Он был больной на голову — этот Аберфорт, — говорит Энид Смол, живший в то время с семьей на окраине Годриковой Лощины, — и на свободе без присмотра. Понятно, жалко его было, как мамка с папкой померли. Да только он знай себе ржет, как жеребец, у меня над ухом. Не думаю, что Альбус был сильно озабочен его состоянием. Во всяком случае, я никогда не видел их вместе.
Так что же делал Альбус, если не утешал своего беспризорного слабоумного братца? Ответ, думается, в следующем: заботился о том, чтобы не вырвалась на свободу сестренка. Ибо, несмотря на смерть ее первого тюремщика, изменений в жалком положении Арианы Дамблдор не последовало. О самом ее существовании по-прежнему было известно лишь тем из посторонних, кто наверняка мог бы, как и Дож-Кабы-с-Дог, поверить в сказочку о ее «слабом здоровье».
Еще одним таким легковерным другом семьи была Батильда Бэгшот — знаменитая исследовательница истории магии, много лет прожившая в Годриковой Лощине. Кендра, правда, поначалу высокомерно отвергла радушие, которое Батильда пыталась проявить к ее семье в деревне. Однако несколько лет спустя ученая послала сову Альбусу в Хогвартс, когда на нее произвела приятное впечатление его статья о межвидовых превращениях в журнале «Трансфигурация сегодня». Эта завязавшаяся связь в дальнейшем привела к знакомству Батильды со всей семьей. К моменту смерти Кендры Батильда вот уже много лет оставалась единственной жительницей Годриковой Лощины, продолжавшей общаться с матерью Дамблдора.
К сожалению, былой блеск, свойственный Батильде в прежние годы, теперь померк. «Огонь зажжен, но котелок пуст», как выразился в разговоре со мной Айвор Диллонсби, или, говоря более приземленными словами Энида Смола, «Старая коза шарики порастеряла». Тем не менее, с помощью хитроумного сочетания проверенных репортерских методов мне удалось выудить достаточное количество ценных крупиц неоспоримых фактов, чтобы из них сложилась вся скандальная история.
Как и вся магическая общественность, Батильда приписывает безвременную кончину Кендры заклинанию, сработавшему в обратную сторону — эту историю Альбус и Аберфорт не раз твердили в последующие годы. Батильда повторяет, как попка, и семейную версию жизни Арианы, называя ее «хрупкой» и «слабенькой». Однако по одному вопросу Батильда высказалась так, что это стоило затраченных мною усилий на доставание сыворотки правды, ибо она и только она досконально знает всю историю наиболее тщательно охраняемой тайны жизни Альбуса Дамблдора. И теперь, когда правда
В то самое лето, когда Дамблдор вернулся домой в Годрикову Лощину, уже сиротой и главой семьи, Батильда Бэгшот согласилась принять к себе своего внучатного племянника Геллерта Гриндельвальда.
Имя Гриндельвальда широко известно, и неспроста: в списке наиболее опасных черных магов всех времен и народов его имя окажется не первым лишь благодаря появлению, одним поколением позже, Сами-Знаете-Кого, укравшего у него корону. Однако, поскольку Гриндельвальд никогда не распространял свою террористическую кампанию на Британию, здесь мало кто знает, как он шел к власти.
Получив образование в Дурмштранге — институте, уже тогда печально знаменитом своей терпимостью к темным силам, Гриндельвальд проявил себя таким же молодым, да ранним, как и Дамблдор. Однако, вместо того, чтобы направить свои усилия на получение наград и премий, Геллерт Гриндельвальд посвятил себя преследованию иных целей. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, даже в Дурмштранге больше не могли смотреть сквозь пальцы на извращенческое экспериментаторство Геллерта Гриндельвальда, и его исключили.
До сих пор всё, что было известно о дальнейших этапах жизни Гриндельвальда — это то, то он «много путешествовал в течение нескольких месяцев». И вот теперь выясняется, что Гриндельвальд пожелал повидаться со своей двоюродной бабушкой в Годриковой Лощине и что там, какой бы невероятной ни показалась многим эта весть, он завязал близкую дружбу ни с кем иным, как с Альбусом Дамблдором.
— Он казался мне очаровательным мальчиком, — лепечет Батильда, — как бы он ни изменился позднее. Естественно, я представила его бедному Альбусу, которому так недоставало компании сверстников. Мальчишки сходу влюбились друг в друга.
Разумеется, влюбились! Батильда показывает мне хранящееся у нее письмо, посланное Альбусом Дамблдором Геллерту Гриндельвальду под покровом ночи.
— Да, несмотря на то, что они целыми днями беседовали — оба такие блестящие молодые умы, они сошлись, как котел с огнем — я то и дело слыхала, как в окно спальни Геллерта стучится сова с письмом от Альбуса! Придет, бывало, к нему какая идея — ему надо тут же сообщить об этом Геллерту!
А уж какие это были идеи! Как бы глубоко ни возмутило это преданных сторонников Дамблдора, вот мысли их семнадцатилетнего героя, переданные им своему новому лучшему другу. (Фотокопию оригинала письма желающие найдут на стр. 463.)
Геллерт!
По поводу твоей мысли о том, что господство магов должно существовать ВО ИМЯ БЛАГА САМИХ МАГГЛОВ: вот, на мой взгляд, суть вопроса. Да, нам дано могущество, да, благодаря ему мы имеем право господствовать, но это же могущество наделяет нас и ответственностью перед теми, над кем мы господствуем. Надо подчеркнуть эту мысль, она станет краеугольным камнем того, что мы строим. Если с нами будут не соглашаться — а это обязательно будет — это должно стать основанием всех наших контраргументов. Мы захватываем власть ВО ИМЯ ВЫСШЕГО БЛАГА. А из этого следует, что там, где мы будем натыкаться на сопротивление, мы должны применять силу только в рамках необходимого — не больше. (В этом была твоя ошибка в Дурмштранге! Но я не жалуюсь, потому что, если бы тебя не исключили, мы бы так никогда и не встретились.)
Альбус.
И хотя многие его почитатели будут поражены и обескуражены, это письмо провозглашает Статус секретности и установление власти магов над магглами. Какой удар для тех, кто всегда изображал Дамблдора величайшим поборником прав магглорожденных! И какими же пустыми предстают все речи в защиту прав магглов в свете этого сногсшибательно нового свидетельства! И каким подлым предстает Дамблдор, строящий планы захвата власти в тот момент, когда ему подобало оплакивать мать и заботиться о сестре!
Несомненно, те, кто полны решимости удержать Дамблдора на осыпающемся пьедестале, станут блеять, что он всё же так и не осуществил свой план, что, должно быть, он прошел через переоценку ценностей, пришел в себя. Однако тем более шокирующей выглядит правда.
Всего лишь через два месяца после начала их большой дружбы Дамблдор и Гриндельвальд расстались, чтобы никогда больше не встречаться вплоть до своей легендарной дуэли (более подробно о ней читайте в главе 22). Чем вызван столь внезапный разрыв? Пришел ли Дамблдор в себя? Сказал ли Гриндельвальду, что не хочет больше участвовать в его планах? Увы, нет!
— Я думаю, к этому привела смерть бедняжки Арианы, — говорит Батильда, — это было ужасное потрясение. Геллерт был там, в доме, когда это произошло, а когда вернулся ко мне, он весь дрожал, сказал, что хочет завтра же уехать домой. И, знаете, он был так расстроен! Так что я достала портключ, и с тех пор больше я его не видела.
— Альбус был вне себя, когда Ариана умерла. Это было так ужасно для обоих братьев. Они потеряли всех близких и остались только вдвоем. Неудивительно, что порой им несколько изменяло самообладание. Аберфорт обвинял Альбуса — знаете, как это бывает в таких жутких обстоятельствах. Правда, Аберфорт всегда разговаривал, как психованный, бедняга. Но всё равно, разбить Альбусу нос на похоронах — это было недостойно. Если бы Кендра могла увидеть, что ее мальчики вот так дерутся над телом ее дочери — она бы этого не вынесла! Жаль, что Геллерт не смог остаться на похороны… Он мог хотя бы утешить Альбуса…
Эта ужасающая свара у гроба, известная лишь тем немногим, кто был на похоронах Арианы Дамблдор, вызывает несколько вопросов. Почему же всё-таки Аберфорт Дамблдор обвиняет Альбуса в смерти сестры? Было ли это, как представляет дело «Батти», всего-навсего нервным срывом, вызванным горем? Или же могла быть какая-то более конкретная причина для такой ярости? Гриндельвальд, исключенный из Дурмштранга за свои едва не окончившиеся трагически нападения на однокашников, сбежал из страны всего через несколько часов после смерти девушки, и Альбус (со стыда или со страху?) так никогда больше с ним не виделся — до той поры, когда вынужден был это сделать, уступив настойчивым просьбам магической общественности.
Ни Дамблдор, ни Гриндельвальд, кажется, никогда в жизни не упоминали об этой юношеской дружбе. Однако нет никакого сомнения в том, что Дамблдор оттягивал, в течение примерно пяти лет, наполненных мучениями, роковыми несчастьями и исчезновениями, свое нападение на Геллерта Гриндельвальда. Что заставляло Дамблдора колебаться — сохранившаяся привязанность к этому человеку или страх разоблачения того, что когда-то они были лучшими друзьями? И неужели Дамблдор лишь неохотно решился на захват человека, от встречи с которым он некогда был в таком восторге?
А как же всё-таки умерла таинственная Ариана? Пала ли она случайной жертвой какого-то ритуала черной магии? Наткнулась ли она на что-то, чего не должна была видеть, когда двое молодых людей готовились к своей попытке прийти к славе и власти? Возможно ли, что Ариана явилась первой жертвой, принесенной «во имя высшего блага»?
На этом глава заканчивалась, и Гарри оторвал глаза от книги. Гермиона успела дочитать страницу быстрее. Она выхватила книгу из рук Гарри, несколько встревоженная его выражением лица, и захлопнула ее не глядя, как бы пытаясь спрятать что-то непристойное.
— Гарри…
Но он покачал головой. В нем сломалась какая-то внутренняя уверенность; ощущение было точно такое же, как после ухода Рона. Он доверял Дамблдору, верил в него как в воплощение добра и мудрости. Всё обратилось в прах: сколько еще потерь предстояло ему пережить? Рон, Дамблдор, палочка с пером феникса…