Дарю, что помню
Шрифт:
Виталий Дмитриевич думал о людях, люди о нем думали меньше. Он, повторяю, сыграл ролей меньше, чем мог, чем хотел. И страдал из-за этого, страдал незаметно. Но страдал как добрый человек, никого не виня в невнимании к нему. Он был истинным талантом, а потому явлением, раздражавшим многих. Завистливая серятина, как саранча, – не слабое сообщество. Оно способно сдерживать потенциальные возможности таланта, не понимая того, что чем больше энергии «саранча» тратит на ограничение таланта, тем большую любовь и уважение к нему порождает.
Любовь людей Доронин и заслужил и выстрадал!
Каждый раз, вспоминая Виталия Доронина, говоря о
Плавание на «Ноевом ковчеге»
Чудеса! Прошло всего два года с того дня, когда я преклонял колени пред Гробом Господним, когда боялся говорить громко в древнем и святом Иерусалиме, когда был полон впечатлениями от страны, в которую мы привозили спектакли Малого театра. И вот снова – в гости к Христу!
Итак, в Израиль (во второй раз), через Стамбул (впервые) и Пирей (во второй раз, хотя первый и был очень коротким).
«Бог троицу любит». Любит, любит – это я могу (как говорят самые безответственные государственные деятели «со всей ответственностью и определенностью») подтвердить. Давно, скажем, не видел человека – вдруг встретил раз-два, значит, обязательно встретишь и в третий раз. Поймал две рыбки, обязательно и третью Бог пошлет. Нашел два боровичка на полянке – не уходи! – обязательно где-то рядом затаился третий крепыш толстопузый. Захотят два бывших строителя светлого будущего опустошить сосуд нашего «национального» напитка – обязательно «проявится» третий! Или – «обещанного три года ждут»…
Сейчас во второй раз предстоит побывать в Израиле. О своем первом путешествии туда – о гастролях Малого театра в 1990 году – я уже рассказывал выше. На сей раз буду сниматься в кинокартине по сценарию и в постановке Эфраима Севелы «Ноев ковчег» в почти главной роли. Чему очень и очень обрадовался, потому что смогу сравнить свои впечатления от древней страны образца 1990 года с теми, которые возникнут в 1992-м.
Известие же о том, что в 1994 году намечено снимать вторую серию названного фильма и что я в третий раз побываю в Израиле, – не лучшее ли доказательство того, что Бог действительно любит троицу? Любит, любит!
А пока предполагаемые, как принято говорить в театре, обстоятельства: до отплытия из Ялты – девять дней (сегодня 21 марта 1992 г.); сценарий не видел, не читал; жанр фильма – комедия; должен сыграть роль бывшего фронтовика – русского дедусю-вдовца, которого дочь от умершей жены-еврейки (а с ним и внучку) увозит в Израиль, к его великому неудовольствию; партнеры – очень хорошие артисты: Роман Карцев, Семен Фарада, Валентина Петрова из театра «Современник», Алексей Гуськов – из театра имени Гоголя, Римма Маркова из Театра киноактера; текст будет выдаваться перед съемкой на пароходе; весь фильм – основные кадры – должен быть снят за время круиза за двенадцать дней (небольшие досъемки в Химках, на палубах теплохода в Москве); костюмы – свои; грима – никакого!
Ну, что за прелесть! Такого в моей практике еще не было.
И еще – импровизации! Ура!
Когда отсутствует долгий, часто нудный репетиционный период, да еще собирается компания одаренных артистов, а режиссер – не узурпатор… О! Тогда это – настоящий бал импровизации! Это – наслаждение!
28 марта 1992 г. Курский вокзал. Отправление в 14.55. Я в двухместном купе с Эфраимом Севелой!
Он – многогранник: эрудит, блистательный писатель, лирик,
Кто-то, хорошо знающий Севелу, назвал его «мухой с оторванными крыльями, ползающей по глобусу». Он часто говорит, что его – теперь гражданина Америки – тянет обратно в Россию, поэтому здесь он работает и живет вот уже третий год подряд… Верю! Конечно, верю. Но… Если бы не дешевые артистический труд и процессы издания своих очень хороших книг и создания фильмов (дешевых в сравнении с ценами в Европе и в Америке), не задерживался бы он так долго в одной стране. И он с этим согласен.
Я нисколько не подвергаю сомнению тоску по родине. Нисколько. Но нигде в мире не смог бы он за короткий срок издать почти десяток своих (не устаю говорить – замечательных) книг и снять чуть ли не пять фильмов. Небольшой пример: мой гонорар за исполнение главной роли раз в 20–30 меньше того, который пришлось бы заплатить американскому артисту (не только там, но и здесь!). Так что есть смысл не только по причине ностальгии задержаться в России.
Можно ли Севеле что-нибудь поставить в упрек? Упаси Господь! На фоне грызущихся болтунов, не знающих, как распорядиться появившейся свободой, употребляющих ее на то, чтобы снова загнать ее в конуру, он – трудолюбивый мастеровой, создающий ценности: отличные книги и фильмы – примеры человеколюбия во имя решения общечеловеческих проблем. О нем кто-то сказал: «Он не просто большой еврейский писатель, он больше – он просто Большой писатель». Поэтому очень неожиданны слова Севелы из книги «Остановите самолет – я слезу»: «Евреи, рассеянные по всему миру, по всем странам, – это отличное удобрение, помогающее процветанию этих стран. Евреи же, собранные вместе, превращаются в обычное говно».
29 марта 1992 г. Ялта. Гостиница «Крым».
Вся наша молодежь на втором этаже. Я – 70-летний – на третьем. Лифта нет. Балкон на три номера – один! Кради кто и что хочешь! Туалет в коридоре. Воды теплой нет. Туалетная бумага, сказали, «только для иностранцев». Телевизор не работает. Очевидно для директоров (и гостиницы и нашей киногруппы) «забота о человеке» – главный лозунг…
30 марта 1992 г. Наш директор-человеколюб поднял всех в 9 утра, «выволок» всю киногруппу на улицу. Разбили «табор» на причале. Ждем теплоход «Астра»…
20.00. В глазах уже темно от усталости.
Минутный диалог с таможенником.
– О! Кого я вижу! Здравствуйте! Неужели насовсем?
– Не-е-е-т. «Насовсем» я не способен. Я с киноэкспедицией – Стамбул, Пирей, Хайфа и обратно – «до дому, до хаты».
Один из пассажиров настолько заждался посадки на теплоход, что постепенно превратился в весьма опьяневшего (правда, интеллигентного вида) мужчину. Покачиваясь, держась руками за какой-нибудь предмет или за человека, он передвигался со скоростью два сантиметра в час. Как только в поле его расфокусированного зрения попадал артист Семен Фарада, оживлялся, отрывал одну руку от предмета, за который в тот момент держался, показывал на него пальцем и, с трудом выговаривая буквы, произносил: «Се-е-е-ме-но-о-ов!» Не получая ответного импульса от Фарады, он каждый раз безнадежно отмахивался от него и с досадой кряхтел: