Датский король

Корнев Владимир Григорьевич

— Простите, герр профессор, но по-вашему получается, что Бог и Дьявол возникли одновременно и что — страшно сказать — влияние их в мире равнозначно? Но это же абсолютно противоречит Писанию: Бог создал Сатану как Ангела, а тот поднял бунт и был низвергнут в ад, став его владыкой, но даже в этом положении он подвластен Создателю. А что касается всех этих бесов и злых гениев, они для меня как христианина — ничтожные твари. Я их знать не желаю и не вижу, а в непреодолимость их силы не верю!

Ауэрбах на это заметил:

— Для того чтобы верить, не обязательно видеть объект веры. Есть, однако, множество фактов, подтверждающих материальное существование гениев, о которых я говорю. К примеру, чем можно объяснить, что стоило умереть великому Буонарроти, как тут же появились на свет два новых титана — Шекспир и Галилей [42] ? Мало того: после смерти Галилея почти сразу же родился Ньютон! И таких примеров легион. Можно проследить путь любого гения в истории: задачу личности давать этому гению развитие. Существует множество

вещей, коих мы не можем ни увидеть, ни пощупать, однако нее существование их несомненно. Электричество, радиоволны, X-лучи Рентгена — только самые известные из подобных вещей. Более сложное — выброс энергии перед каким-то природным явлением. Ну, например, когда перед ударом молнии дыбом встают волосы или неадекватные реакции человеческой психики в полнолуние. Я же имею в виду то, что в полноте открывается лишь избранным. Вспомните, юноша: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Духи всегда обитали среди нас. Еще доисторический троглодит изображал их во мраке, на стенах своих пещер! Их боялись, задабривали жертвами испокон веков, только современный скептицизм назвал веру в них предрассудком. А главное доказательство… Вам я скажу, мой юный друг, — тут Мефистофель перешел на вкрадчивый шепот: — Это произошло со мной. Прежде я был профессором физики, со мной считались светила естественных наук. Но вдруг однажды услышал я голос — это было так же, как вы сейчас слышите меня, уверяю вас! — и он продиктовал мне послание, полное мистических намеков и предсказаний. Я понял, что ко мне обращается неземной разум, потом он даже назвал себя — то был сам князь бесовский — Вельзевул! Мне было приказано возвестить миру услышанное. Сначала я объявил об этом своим коллегам — они сразу отвернулись от меня. Затем попытался напечатать и издать пророчество, и тогда меня объявили умалишенным. Власти арестовали меня, четыре года держали в закрытой психиатрической лечебнице. Вам не понять, молодой человек, что это была за мука: иметь миссию обратиться к народам с эпохальным пророчеством и не иметь возможности ее исполнить! Я рассказал вам все это, господин Звонцов, потому что вижу в вас гения, но вам не положено знать, какая, чья в вас вселилась душа. — Ауэрбах остановился возле массивных дверей библиотеки — в них упирался похожий на туннель коридор. Он вдруг встрепенулся, учащенно задышал:

42

Микеланджело Буонарроти (1475-23.04.1564), Шекспир (23.04.1564-1616). Галилей (23.04.1564-1642).

— А знаете что… Хотите, я подарю вам дух Гёте? Мне кажется, пора уже передать его по наследству. Тому, кто достоин им обладать… Решайтесь же, Звонцов! У вас есть редчайший шанс. Шанс в одночасье стать великим и довершить творческий подвиг величайшего из немцев!

По лицу Мефистофеля было видно, что он всерьез вознамерился это исполнить.

— Вы получите бесценный дар прямо сейчас! — Старик взял Арсения за плечо, и тот почувствовал, какие у него на редкость цепкие и сильные пальцы.

«Выходит, свой „прелюбопытнейший опыт“ он собирается проводить надо мной! Но если я против?!»

— Это строго научный эксперимент, точно выверенный и безопасный. Вы сейчас сами в этом убедитесь! А завтра утром проснетесь и сможете сочинять, как это делал до вас Гете, — профессор подбадривал «любимого ученика» и сам вдохновлялся. — О, это будут бессмертные стихи — zweifellos! [43] Я ручаюсь вам. друг мой!

Потянув на себя ручку в виде кольца, зажатого в львиной пасти, он юркнул в небольшое пространство между двойных дверей и, можно сказать, втащил за собой юношу.

43

Несомненно (нем.).

«Господи, не введи мя во искушение, но избави от лукавого! — взмолился Сеня, которого бросало то в жар, то в холод. — Ты все видишь: мне не нужна ни чужая душа, ни чужое величие, ни все эти бредни. Что делать, куда спрятаться от старого безумца?!»

Тем временем Ауэрбах предупредил: «Ждите здесь. Ни при каких обстоятельствах не заходите в библио-Teicy! В нужный момент я сам вас позову» — после чего сразу вошел внутрь, плотно закрыв за собой дверь. Тут, казалось бы, Десницын получил счастливую возможность бежать, но остался стоять как вкопанный в темном и душном тамбуре — тело неприятно отяжелело, ноги налились свинцом. Немец точно гипнотически воздействовал на него…

Прошло с четверть часа, и все это время за дверью царила мертвая тишина, словно там, в книгохранилище, ничего не происходило.

Но вот под дверью появилась узенькая, блеклая полоска света — наверное. Ауэрбах опять зажег подсвечник, который взял из аудитории. «Когда захочешь увидеть свет, не бойся остаться в темноте…» — отголоском недавнего разговора прозвенело в затуманенной десницынской голове. Затем послышался живой профессорский голос. В монотонном бормотанье были едва различимы отдельные слова, ясно было лишь, что Ауэрбах многократно повторяет какие-то молитвы или заклинания то на латыни, то на греческом. Арсению до сих пор не приходилось быть свидетелем ничего подобного: «Странный какой-то ритуал, непонятный… Что же все-таки Мефистофель там творит, к кому обращается? Вразуми его. Боже милостивый, верни рассудок заблудшему!» Неожиданно из-за двери донесся звук шагов, упругих, уверенных — явно не старческих шагов. В библиотеке, наверное, с самого начала кто-то был, только до сих пор смирно читал где-нибудь

в дальнем углу. Профессор кого-то учтиво поприветствовал, Десницын же испуганно вздрогнул: «Не дай Бог это кто-нибудь из звонцовских лекторов с нормальным зрением — он разоблачит подмену, стоит только Мефистофелю позвать меня по фамилии, а мне войти!» Стало понятно, что во избежание скандала нужно немедленно ретироваться. Арсений истово перекрестился, призвав на помощь своего Ангела-Хранителя, собрал в кулак волю и готов был уже вырваться из этой цитадели схоластической казуистики, как вдруг вязкую тишину университетского книгохранилища разорвали истошные крики. Это были вопли о помощи — целый хор отчаянных голосов, от пронзающей слух отвратительной фистулы до оглушающего геликоном баса. Будто там, за дверной преградой, в относительно небольшом пространстве находились не двое ученых мужей, а целая толпа, целое сонмище страдальцев или буйнопомешанных! «Помогите! Помогите! А-а-а!! Убивают!!!» — в плаче надрывались за дверью и женские, и детские голоса. Сбитый с толку, Десницын не находил себе места от вынужденного бездействия, ведь строгий наказ Ауэрбаха входить только по его вызову и обострившийся инстинкт самосохранения не позволяли ему толкнуть проклятую незапертую дверь. Ничего нельзя было понять в этом ужасе: Сеня только твердил про себя «Трисвятое» беспрерывной скороговоркой. Совсем рядом, всего в каком-нибудь шаге от него, творилось уже что-то невообразимое: сами стены, сотрясаясь от мощных ударов, ходили ходуном. Вековая каменная кладка трещала и стонала, как гудит, наверно, африканская саванна, когда по ней, иссохшей от зноя, проносится стадо гонимых жаждой слонов. Внутри сыпалась с потолка штукатурка, с грохотом падали полки и шкафы, слышался звон бьющегося стекла и треск сокрушаемого дерева, а попавший в историю русский «студент» так и стоял у порога, меж тем как его зрительная память оживляла брюлловский «Последний день Помпеи».

Он уже потерял представление о времени, когда «катаклизм» в библиотеке закончился — все затихло так же внезапно, как разразилось. Только теперь Арсений смог, точнее, решился-таки зайти в книгохранилище. Сердце колотилось, будто только что пробежал версту. В большой зале он не встретил ни души (куда могло подеваться столько народу?), зато даже в полумраке взору открывалась картина ужасающего погрома. Все выглядело так, будто здесь еще несколько мгновений назад бушевала безжалостная стихия. Ни одного целого предмета мебели в библиотеке просто не осталось, при этом обломки стеллажей и стульев, подвески хрустальной люстры разбросало по всему помещению; листы, переплеты изорванных книг вперемешку с битым стеклом, нестерпимо хрустевшим под ногами, сплошь устилали пол, а стены темнели бесформенными пятнами и брызгами непонятного происхождения. Более всего поразило Арсения, до какой степени оказались изуродованы все четыре высоких готических окна, от которых остались одни заостренные кверху глазницы — нечеловеческая сила «с мясом» вырвала даже рамы! Мощный порыв ветра поднял в воздух бумаги, под его напором захлопнулась дверь. Десницын инстинктивно вздрогнул, оглянулся: то, что буря не сорвала ее с петель, казалось теперь едва ли не чудом.

«Если бы не моя молитва…» — подумалось Сене, но он тут же сбился с мысли, потому что улица уже жужжала, запруженная бюргерами (очевидно, жителями соседних домов), «спешащими» на помощь. «Нет, чтобы откликнуться хотя бы минут на пять раньше! А может, удалось задержать кого-нибудь из виновников погрома? Если те, конечно, были из плоти и крови… Сомнительно!» И без того измотанный за несколько часов довольно странного диалога, юноша в ужасе метнулся от оконных проемов к выходу: кого еще, кроме него, могут принять за преступника эти разъяренные люди, стоит им ворваться в библиотеку? В сгущавшихся сумерках, стремясь нащупать ручку, бедняга принялся нервно шарить по резной поверхности двери. Она была мокрая, в чем-то липком, судя по всему в том же, чем были забрызганы стены. В спешке юноша чуть было не потерял ставшую вдруг тяжелой сумку с книгами, но поймал на лету… Наконец-то руки ухватились за холодное металлическое кольцо! Арсений из последних сил рванул его на себя, и дверь поддалась.

Подгоняемый страхом, он в считанные мгновения миновал коридор, вырвался из университета, в каком-то угаре просочился сквозь прибывавшую гудящую толпу, благо возле здания царила полная неразбериха, зеваки тыкали пальцами в окна, так и не решаясь сунуться внутрь.

IX

Очнулся только на безлюдном берегу Заале. Полная луна светила ярче любого уличного фонаря, и ее отражение тщетно пыталось утопиться в реке. Подставной студент сидел на холодных, мокрых камнях и, не в силах унять озноб, тупо глядел на дрожащие кисти рук, на свои ладони. Они были вымазаны кровью — чужой человеческой кровью!!! «Ауэрбаха? А может быть, тех детей и женщин?! Как они страшно кричали! Значит, погибли, убиты… Может, я сплю?» Сеня зачерпнул пригоршню ледяной воды, плеснул в лицо — какой там сон!

Руки вымыл немедленно, тщательно, но далее в омнибусе (он умудрился успеть на последний) Арсению моментами казалось, что на них проступают багровые пятна — тогда точно под током дергались пальцы и начинало подташнивать. Последовало невыносимое ощущение, будто в уму не постижимом кровавом кошмаре есть большая доля его, Арсения Десницына, вины, хотя он отдавал себе отчет в том, что это все от нервного потрясения и на самом деле он тут совершенно ни при чем — всему виной какие-то инфернальные силы, с которыми заумный профессор был на короткой ноге. Так или иначе, Сеня теперь не чувствовал никакой радости от сданного экзамена, от оказанной другу доброй услуги. Пока омнибус не отъехал на приличное расстояние от Йены, он все еще находился во власти сковывающего все его существо мистического страха.