Датский король
Шрифт:
Звонцову такая идея понравилась: «Мефистофеля уже припечатал. Почему бы не разделаться таким образом еще с одним колбасником и не заработать заодно на кружку баварского?» Он быстро справился с новым портретом испускающего дух. Предсмертные муки собутыльника заказчика выглядели достоверно, и последний заплатил, как обещал, после чего под раскатистый бюргерский хохот подарил рисунок Гансу. Тут уже решил посмеяться сам Ганс:
— Мастер, сделайте теперь так, чтобы этот жирный пьяница болтался в петле! Не хочу оставаться в долгу — пусть покорчится на потеху добрым бюргерам! Плачу вдвойне!
Вячеслав исполнил и этот заказ, после чего посетители погребка по очереди стали заказывать брутальные изображения друг друга. К удивлению Вячеслава, один оригинал захотел видеть себя заколотым кухонным ножом. «O-la-la!» — только и мог произнести он, оценивая готовый рисунок.
Бюргер достал из кошелька несколько серебряных рейхсмарок, попросил кельнера принести вина, да покрепче, буквально потребовал Звонцова «Bruderschaft trinken» [48] .
48
Пить на брудершафт (нем.).
49
Господин художник (нем.).
А горка серебра перед Вячеславом все росла и росла, и количество выпитого им все увеличивалось. В какой-то момент он наконец опьянел настолько, что почти потерял память: дальнейшее возлияние, игра в кости с новоприобретенными немецкими «приятелями» проходили в каком-то полусне. Потом ему смутно вспоминалось липкое от пролитого вина и пива дерево стола, подбадривающие фразы наблюдающих за игрой, чей-то смех. Проиграл он, кажется, все, что заработал.
Арсений нашел Звонцова довольно скоро. К его удивлению, скульптор был основательно пьян («Откуда взялись деньги?») и уже начинал буянить. Ночные посетители разошлись, и Звонцов в окружении персонала кричал что-то маловразумительное (то была неповторимая смесь непристойных русских и немецких выражений) и вряд ли был способен что-то воспринимать. Сеню он едва узнал, зато тут же вспомнил о злополучной пуговке от костюма, но опять увяз в собственной ругани. Хозяин заведения страшно обрадовался: наконец кто-то пришел за этим странным русским! Он стал скороговоркой объясняться с Арсением, того же интересовало одно:
— Ради Бога, скажите скорее, во что нам все это обойдется. Принесите счет!
Немец заулыбался, сказал, что за все уплачено. «Ну, это в духе Звонцова! Уболтал какого-нибудь Ганса, а тот его напоил из гостеприимства», — сообразил Сеня. Вячеслав к этому времени совсем обмяк и заснул. Друг хотел было взвалить его на плечи и вынести на воздух, правда, понятия не имел, где оставить. Помог ресторатор. Он предложил уложить русского художника на кухне, пускай, дескать, проспится, официанты за ним присмотрят и передадут ему, чтобы ждал Арсения.
«На улицу нельзя! У господина могут возникнуть неприятности с полицией», — объяснил немец. Десницын обрадовался, поблагодарил за участие и пошел дописывать этюд — солнце уже стояло высоко. «Закончу картину, продам ее, и тогда будут деньги на обратную дорогу», — рассчитывал Сеня. Хозяин проводил его до самого выхода, не переставая довольно улыбаться и все вспоминая, как ресторанчик превратился на целую ночь в художественное ателье: «Все-таки талантливы эти русские — такой мастер! Выпил-то, по правде, не так уж и много — наши завсегдатаи по этой части еще хлеще… По крайней мере, репутация моего заведения теперь должна повыситься».
Арсений устроился заново на памятном перекрестке. Несмотря на то, что Роттенбург теперь уже проснулся и жил своей размеренной жизнью маленького, но все-таки города, ничто не мешало работе художника. Редкие прохожие почти
Он и сам не заметил, как закончил работу. Результат превзошел его ожидания: думал написать заурядный этюд, а вышел довольно занятный пейзаж в духе старых мастеров. «В столь короткий срок написать картину — это удача, — подумал Арсений, — вот только бы найти покупателя — можно выручить приличные деньги». Он невольно залюбовался колоритной красотой окружающего пейзажа, внимательно проверил все детали — не упустил ли что-нибудь в работе. Ничто не было упущено, а монограмма «КД» на золоченом гербе была так четко прописана, что авторская подпись оказалась бы просто лишней, к тому же стоило только ее поставить, жди тогда очередных насмешек чванливого «друга» — скульптора. Тут из-за угла выбежала уже знакомая девчушка. Она смотрела на него своими голубыми глазенками безо всякого удивления, будто отлучилась на каких-то пять минут и художник за прошедшее время никуда подеваться не мог. Теперь маленькая немочка уже не сосала палец, а указывала им на картину и, недолго думая, попросила… продать. Арсений был ошарашен подобным предложением от ребенка: это, конечно, выглядело вполне по-немецки, но все равно неприятно было сознавать, что даже обаятельная девчушка так же прагматична, как и ее взрослые соотечественники, и готова, наверное, торговаться с «дядей». Он так расстроился, что все немецкие языковые конструкции мигом вылетели у него из головы и только недоуменный смех послужил ответом дерзкой девочке.
Она повернулась и потопала по булыжнику домой, но тут художника кто-то словно толкнул под локоть. То ли русская широта и бесшабашность проснулась в нем — да забирай даром, знай, дескать, наших; то ли интеллигентское, уже, пожалуй, интернациональное нежелание обидеть дитя. Арсений и сам не знал, почему он вдруг снял работу с этюдника, догнал девочку и, чему-то радуясь, отдал ей. Так или иначе, поступок был совершенно неразумный и несвоевременный. Опомнился Сеня, когда ноги сами несли его к ресторанчику. «Прямо наваждение какое-то! Как я мог сейчас так вот просто отдать картину? Опростоволосился, тряпка! Теперь все — взять денег неоткуда. Как же назад-то ехать?»
Протрезвевший Звонцов ждал его на пороге заведения. Он ходил взад-вперед, посасывая сигару (кто-то из ночных «моделей» угостил), и нервно покашливал в кулак. Уже по одному его виду можно было понять, что он заждался и страшно раздражен. Только бы не проговориться о картине, и вообще ничего не надо рассказывать о воплотившемся сне. «Разве потом как-нибудь?» — сообразил Десницын, хотя его так и подмывало поделиться впечатлениями.
— Ну куда ты запропастился? Я тебя уже битый час тут жду! — накинулся на него ваятель-дворянин. — Уедем мы вообще отсюда когда-нибудь?
Арсений виновато пробубнил:
— Ты же знаешь, что денег у нас нет и взять негде. Если немка действительно пошлет за нами…
Звонцов резко его оборвал:
— Никого она не пошлет, и ты сам это знаешь!
Тут его точно осенило:
— Подожди-ка, подожди-ка… Я сейчас!
И Звонцов скрылся за кованой дверью ресторанчика. Он вернулся через полчаса в радостном возбуждении, вытирая пот со лба. Оказалось, немец-ресторатор дал Вячеславу денег на поезд!
— Представляешь, — рассказывал он по пути к вокзалу, — я вдруг подумал, что это единственный человек в городишке, к которому можно было бы попробовать обратиться за помощью, который хоть немного знает нас. Конечно, я почти не надеялся, но думал — а вдруг? И вот я объяснил ему, какой конфуз с нами вышел, попросил в долг, предъявил документы. Даже дал ему слово русского дворянина, что мы вернем все до пфеннига. И тут вижу — подействовало! Этот колбасник, не требуя больше никаких объяснений, протягивает деньги, да с таким видом, будто это он мне должен! Я собрался было писать долговую расписку, а тот и слышать ничего не хочет, машет руками, лопочет по-своему: «Спасибо вам, господин художник! Вы оказали нам большую честь — я всегда знал, что Россия богата талантами, но никогда не думал, что такой человек будет гостем нашего маленького городка!» Ты представляешь — это он мне говорит! Оказалось, что я ночью рисовал в ресторане портреты бюргеров, чуть не всех местных завсегдатаев перерисовал, — они-то меня и напоили до поросячьего визга. Все были в восторге! А я почти ничего не помню, какие-то страшные рожи, покойники ходячие… Ну ладно. Главное, что теперь мы можем ехать в Веймар. Да, мне этот немец напоследок вот еще что сказал: «Господин художник, это я ваш должник — теперь в моем скромном учреждении не будет отбоя от посетителей. По крайней мере, до Рождества. Здесь такие события случаются чрезвычайно редко — на моей памяти, вы первый русский, посетивший Роттенбург». Понимаешь, я, Вячеслав Звонцов, оказал им честь своим «визитом»! Как сиятельный князь или даже король… — При слове «король» Сеня вздрогнул.