Давай никому не скажем

Лель Агата

— И всё?

— И всё, а что ещё? — вскинулась она и подозрительно прищурилась.

— Значит это всё-таки его машина стояла недавно у остановки… — проговорила вслух, подтверждая горький факт. — К тебе приезжал? Тогда и рассказала?

— Да-да, точно, тогда, — быстро закивала мама, и забрала из моих ослабевших рук швабру. — Ой, да забудь ты о нём, не было отца — и это не отец. Не нужны мы ему, доченька, не я, не ты… Бог ему судья.

Я её больше не слушала: на подгибающихся ногах медленно пошла вниз по лестнице, толкнув по пути мужчину

на костылях. Он что-то проворчал мне в спину, но его я не слышала тоже.

Слёзы застилали глаза, разум помутнел, отказываясь верить в ударившую наотмашь действительность.

Ян мой брат.

На ощупь выбравшись из здания больницы, вышла в непроглядную ночь.

Не разбирая пути, пошла вдоль дороги. Дождь нещадно молотил по затылку, могильный холод забирался под незастёгнутое пальто, а я шла и мечтала о том, что лучшее, что сейчас может произойти, это если какой-нибудь лихач не справится с управлением, и безжалостно размажет меня по асфальту.

Ян. Мой. Брат.

Разве жизнь имеет теперь смысл? Зачем жить? Для чего?

Я никого и никогда так сильно не любила, никогда моё тело и мой разум не желали так сильно ни одного мужчину.

Как мне жить с осознанием того, что я спала с собственным братом? Как вообще жить без него? Знать, что где-то там у него появилась жена, дети…

Я не выдержу этого. Я всегда думала, что сильнее, чем есть на самом деле.

Нет, я слабая, я настолько слабая…

Слёзы вперемешку с дождем застилали глаза, мир превратился в неясное размытое пятно.

Мигающий фонарь, свет фар, ледяные брызги, оглушающий визг шин…

— Эй, ты что, больная? — из облепленной грязью «шестёрки» выскочил тощий паренёк и, схватив меня за плечи, резко встряхнул. — Ты чуть под колёса мне не попала, дура! Эй, ты что, обдолбанная? — тряхнул сильнее, заглядывая сквозь занавесь дождя в мои лишенные смысла глаза.

— Простите, я не заметила как вышла на дорогу, — проговорила каким-то чужим механическим голосом и, обойдя сначала его, а потом машину, пошла дальше, утопая в чвакающей грязи.

— Стой! У тебя что, случилось чего? — крикнул мне вслед.

Случилось. Только что я похоронила свою любовь. Свою душу.

— Давай я подвезу, куда тебе? А то на тебя смотреть страшно, бледная как смерть, — догнал, перепрыгивая глубокие лужи и, взяв меня под руку, довёл до Жигули, бережно усадил в тёплый салон.

Внутри уютно пахло хвоей, на зеркальце брелок в виде ёлочки, на приборной панели прилепленные иконки. Я смотрела перед собой, игнорируя стекающую с волос воду.

— Ну и напугала ты меня, — забрался на соседнее кресло паренёк, и завёл мотор. — Я чуть коньки не откинул. Второй месяц за рулём и чуть… Не дай Бог! Куда тебе?

— На Школьную, — прошептала онемевшими губами. До меня только стало доходить, что сейчас едва не произошло…

— О, так мы соседи! Я на Вавилова живу, — обрадовался он, и протянул платок. — На вот. Он чистый. А то смотреть на тебя страшно. — Забрала платок и послушно

вытерла лицо. — А ты ничего, — оторвав взгляд от дороги, оценил он. — Ты куда тащилась-то среди ночи? Ещё и в такую погоду.

— Не знаю…

— Слушай, ты точно не вштыренная? — обеспокоенно нахмурил кустистые брови и, спустя пару безуспешных попыток затеять разговор, наконец умолк.

Эта обыденность: «шестёрка», шансон из динамиков, дурацкий брелок — будто вернули меня к жизни.

Это страшно, это больно, это несправедливо… Не должно быть так! Не должен он быть моим братом, но увы, реальность порой больно бьёт под дых.

Ян мой родной брат. В нём течёт моя кровь.

Дикость. Бред лишившигося разума сказочника. Но тем не менее это правда, и нужно как-то настраиваться на то, что мне придётся с этим жить. День за днём, шаг за шагом…

Войдя в квартиру, сразу услышала разрывающийся в прихожей телефон.

Я знала кто это.

— …

— Яна!!! Я чуть не свихнулся! Звонил, наверное, раз сто! Ты где была? — его голос. Встревоженный, расстроенный, даже немного злой. Но такой родной.

Родной… теперь это слово имело роковое значение.

— Прости, я крепко спала, — сухо, безэмоционально. Так надо.

— Я был готов сорваться и снова ехать к тебе, честное слово! Как ты себя сейчас чувствуешь?

— …нормально.

— А ты та ещё соня, оказывается. Ну ничего, будем в Новороссийске в шесть утра на пробежку просыпаться. Полезные привычки они…

— Прости, я очень устала, — глотая слёзы, из последних сил старалась говорить не срываясь. — Давай потом…

— Хорошо… — растерялся он. — Тогда до завтра?

Я молчала. Что мне ему сказать? Что??

— Яна! Не молчи! Да что с тобой сегодня такое?!

— Да, до завтра. Пока, — опустила трубку на рычаг и уронила голову на руки.

Я рыдала без остановки до самого рассвета. Проваливалась в тревожный сон, резко просыпалась, и снова рыдала.

Я не знала, как смогу жить без него. Пока не знала. Но я должна была его отпустить. Раз и навсегда выдернуть с корнями, и пусть раны будут долго кровоточить, но это правильно. Так правильно! Так нужно. Но я боялась, что не смогу… Увижу его и малодушно поддамся…

Он должен сам отказаться от меня. И возненавидеть.

Часть 68. Ян

Ян

Да что с ней такое происходит? Её голос по телефону… словно неживая. Чужая.

Случилось что-то непоправимое.

Как заведённый ходил по комнате прокручивая недавний разговор. Достигнув точки кипения, был готов снова сорваться на Школьную, чтобы выяснить, что же произошло. Оделся, спрыгнул с балкона в раскисшую слякоть, но потом, потоптавшись у забора, вернулся обратно, решив, что лезть к ней в душу сейчас — всё-таки не самая умная мысль. В конце концов с моей подачи она вынуждена кардинально изменить свою жизнь: бросить работу, семью, сменить город. Отказаться от мечты — отложить покупку дома.